Ангелы и Демоны - Дэн Браун

Уверенность, с которой он действовал, привела ученого визумление. Священнослужитель, видимо, нашел нужное решение.

Лэнгдон не знал что думать. Передавая камерарию ловушку, онсказал:

— Девяносто секунд.

То, как поступил с антивеществом клирик, повергло ученого веще большее изумление. Камерарий осторожно принял из его рук ловушку и так жеосторожно перенес ее в грузовой ящик между сиденьями. После этого он закрылтяжелую крышку и дважды повернул ключ в замке.

— Что вы делаете?! — чуть ли не закричал Лэнгдон.

— Избавляю нас от искушения, — ответил камерарий ишвырнул ключ в темноту за иллюминатором. Лэнгдону показалось, что вслед заключом во тьму полетела его душа.

После этого Карло Вентреска поднял нейлоновый ранец и проделруки в лямки. Застегнув на поясе пряжку, он откинул ранец за спину и повернулсялицом к онемевшему от ужаса Лэнгдону.

— Простите меня, — сказал он. — Я не хотелэтого. Все должно было произойти по-другому.

С этими словами он открыл дверцу и вывалился в ночь.

* * *

Эта картина снова возникла в мозгу Лэнгдона, и вместе с нейвернулась боль. Вполне реальная физическая боль. Все тело горело огнем. Онснова взмолился о том, чтобы его вернули назад, в покой, чтобы его страданиязакончились. Но плеск воды стал сильнее, а перед глазами замелькали новыеобразы. Настоящий ад для него, видимо, только начинался. В его сознаниимелькали какие-то беспорядочные картинки, и к нему снова вернулось чувствоужаса, которое он испытал совсем недавно. Лэнгдон находился на границе междужизнью и смертью, моля об избавлении, но сцены пережитого с каждым мигомстановились все яснее и яснее…

Ловушка с антивеществом была под замком, и добраться до нееон не мог. Дисплей в железном ящике отсчитывал последние секунды, а вертолетрвался вверх. Пятьдесят секунд. Выше! Еще выше! Лэнгдон осмотрел кабину,пытаясь осмыслить то, что увидел. Сорок пять секунд! Он порылся под креслом впоисках второго парашюта. Сорок секунд! Парашюта там не было! Но должен жесуществовать хоть какой-нибудь выход!!! Тридцать пять секунд! Он встал в дверяхвертолета и посмотрел вниз, на огни Рима. Ураганный ветер почти валил его сног. Тридцать две секунды!

И в этот миг он сделал свой выбор.

Выбор совершенно немыслимый…

* * *

Роберт Лэнгдон прыгнул вниз, не имея парашюта. Ночьпоглотила его вращающееся тело, а вертолет с новой силой рванулся вверх. Звукдвигателя машины утонул в оглушительном реве ветра. Такого действия силытяжести Лэнгдон не испытывал с того времени, когда прыгал в воду сдесятиметровой вышки. Но на сей раз это не было падением в глубокий бассейн.Чем быстрее он падал, тем, казалось, сильнее притягивала его земля. Емупредстояло пролететь не десять метров, а несколько тысяч футов, и под ним былане вода, а бетон и камень.

И в этот миг в реве ветра он услышал словно долетевший донего из могилы голос Колера… Эти слова были произнесены утром в ЦЕРНе рядом состволом свободного падения. Один квадратный ярд поверхности создает такоелобовое сопротивление, что падение тела замедляется на двадцать процентов.Лэнгдон понимал, что при таком падении двадцать процентов — ничто. Чтобывыжить, скорость должна быть значительно ниже. Тем не менее, скорее машинально,чем с надеждой, он бросил взгляд на единственный предмет, который прихватил ввертолете на пути к дверям. Это был весьма странный сувенир, но при виде его уЛэнгдона возникла тень надежды.

Парусиновый чехол лобового стекла лежал в задней частикабины. Он имел форму прямоугольника размером четыре на два ярда. Кроме того,чехол был подшит по краям, наподобие простыни, которая натягивается на матрас.Одним словом… это было грубейшее подобие парашюта. Никаких строп, ремней илямок на парусине, естественно, не было, но зато с каждой стороны находилось поширокой петле, при помощи которых чехол закрепляли на искривленной поверхностикабины пилота. Лэнгдон тогда машинально схватил парусину и, прежде чем шагнутьв пустоту, продел руки в петли. Он не мог объяснить себе подобный поступок. Скореевсего это можно было считать последним актом сопротивления. Мальчишескимвызовом судьбе.

Сейчас, камнем падая вниз, он не питал никаких иллюзий.

Положение его тела, впрочем, стабилизировалось. Теперь онлетел ногами вниз, высоко подняв руки. Напоминавшая шляпку гриба парусинатрепыхалась над его головой. Ветер свистел в ушах.

В этот момент где-то над ним прогремел глухой взрыв. Центрвзрыва оказался гораздо дальше, чем ожидал Лэнгдон. Его почти сразу накрылавзрывная волна. Ученый почувствовал, как страшная сила начала сдавливать еголегкие. Воздух вокруг вначале стал теплым, а затем невыносимо горячим. Верхушкачехла начала тлеть… но парусина все-таки выдержала.

Лэнгдон устремился вниз на самом краю световой сферы, ощущаясебя серфингистом, пытающимся удержаться на гребне гигантской волны. Черезнесколько секунд жар спал, и он продолжил падение в темную прохладу.

На какой-то миг профессор почувствовал надежду на спасение.Но надежда исчезла так же, как и жара над головой. Руки болели, и этосвидетельствовало о том, что парусина несколько задерживает падение. Однако,судя по свисту ветра в ушах, он по-прежнему падал с недопустимой скоростью.Ученый понимал, что удара о землю он не переживет.

В его мозгу нескончаемой вереницей проносились какие-тоцифры, но понять их значения Лэнгдон не мог… «Один квадратный ярд поверхностисоздает такое лобовое сопротивление, что падение тела замедляется на двадцатьпроцентов». Однако до него все же дошло, что парусина была достаточно большойдля того, чтобы замедлить падение более чем на двадцать процентов. Но в то жевремя Лэнгдон понимал, что того снижения скорости, которое давал чехол, дляспасения было явно недостаточно. Удара о ждущий его внизу бетон ему не избежать.

Прямо под ним расстилались огни Рима. Сверху город был похожна звездное небо, с которого падал Лэнгдон. Россыпь огней внизу рассекала надве части темная полоса — широкая, похожая на змею вьющаяся лента.