Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный
Шрифт:
Интервал:
39
По селу шел Маркел Сбежнев, во все глаза смотрел по сторонам, узнавал и не узнавал свою Гагаевку. Во многом она изменилась. Выползла из яра, потянулась новыми улицами по бывшему пустырю в сторону Алеевки. Дома добротные, все больше кирпичные, крытые черепицей, а то и этернитом. Ровными клетками сады распланированы. И провода тянутся во все концы — электричество, радиотрансляция.
Да, трудно признать Маркелу Крутой Яр. И не мудрено. Десять лет, день в день, отбыл свой срок. За это время ой-ой сколько воды утекло.
И радостно, и горько на душе у Маркела. Вот он снова на свободе, дома. Как мечтал об этом! Как торопил время!
Молча шел Маркел. Прошлое с жесткими нарами, конвойными, злобствующим кулачьем и босяками, работавшими рядом, не хотелось вспоминать. Настоящего у него еще нет. Надо все начинать заново. А каким станет будущее? И сколько его, этого будущего, осталось?
Молчал Маркел. Неразговорчивым стал. Все больше слушал, что жена говорит. А она ни на минуту не умолкает, глаз с него не сводит и будто изнутри вся светится. Встретила на вокзале, и забылись годы разлуки, тяжкое одиночество, бессонные ночи над рукоделием, чтоб заработать лишнюю копейку, накормить, обуть, одеть детишек — Саньку, Зосима.
Прошел мимо мальчонка, поздоровался.
— А этот, Мария, чей? — спросил Маркел.
— Да Яшка же Алешки Матющенка, — ответила она. Вздохнула: — Растут...
Те, кто знал Маркела, заговаривали, смотрели на него, как на выходца с того света, провожали удивленными и любопытными взглядами.
Встретился Емелька Косов.
— Кого я вижу! — закричал, полез обниматься. — С возвращением тебя, Маркел. Значит, оттрубил? Ну-ну. И то — пора уж. Мария заждалась. Молодец она у тебя, не при ней будь сказано. Ей-ей. Не то что моя шлюха Глашка. Небось помнишь такую? Только отлучился, а она, стерва, хвост в зубы и пошла подолом мести. — И слова не дал сказать Маркелу, заспешил: — так ты заходи по свободе, — пригласил к себе. — Как-никак, на одних харчах с тобой пробавлялись.
Маркел недоумевающе посмотрел ему вслед, перевел взгляд на жену:
— Что это он? Вроде и друзьями не были...
— Как же. Сидел в допре. За спекуляцию. Тож в свояки набивается... А про Глафиру брешет. Не таскалась она. За вдовца вышла и уже целый выводок ему наплодила. Со счета можно сбиться. В минувшем году еще одно появилось — чи пятое, чи шестое. Димкой звать. Потешной такой пацан.
Из переулка донесся топот, послышались зычные слова команды:
— Раз, два! Раз, два! Раз, два, три! Левой! Левой!
Молодой высокий голос повел:
Броня крепка, и танки наши быстры.
И наши люди мужества полны...
— Саня, Саня наш поет, — засуетилась Мария. — Слышишь, Маркеша? Его голос.
Припев грянул мощно, многоголосо:
Гремя огнем, сверкая блеском стали.
Пойдут машины в яростный поход.
Но песня оборвалась на полуслове. Санька увидел отца, невольно приостановился. В передних рядах колонны произошло замешательство.
— Что там такое? — повысил голос лейтенант. — Взять ногу. Рр-раз, два! Левой! Рр-раз, два! Левой!
Призывники выравнялись, пошли дальше.
— Пташка, кому говорю: левой, левой! — не унимался лейтенант.
Последний в колонне низкорослый парнишка засуетился, засеменил.
стараясь приноровиться ко всем.
— Горе ты мое, Пташка, — сказал ему лейтенант. — Весь вид портишь. — И когда наконец тому удалось пойти в ногу с остальными, скомандовал: — Сбежнев, запевай!
Санька махнул отцу и матери рукой, во всю силу легких запел:
Если завтра война, если завтра в поход.
Если черные силы нагрянут...
— В солдаты готовятся, — проговорила Мария. — На службу уже идти Сане.
Маркел не раз думал о том, как встретится с повзрослевшим сыном. Что скажет ему? Поймет ли его Санька? Другом будет или врагом? И теперь разволновался. Словно издалека, донеслись слова жены:
— А рядом с Саней Тимофея Пыжова сынаш — Сергей.
В памяти у Маркела всплыло далекое зимнее утро. И сам он, со скрученными назад руками, в окружении Громова и Недрянко. За санями бежит Мария — простоволосая, немая от горя. И плачущий Санька, путающийся в полах подвязанного кушаком зипунишка. А посреди заснеженного подворья, широко расставив ноги, стоит Тимофей Пыжов — суровый, непреклонный.
Маркел тряхнул головой, стараясь избавиться от этого видения, услышал удаляющийся, звучащий как клятва, голос сына:
Как один человек, весь советский народ За Советскую Родину встанет...
Молчал Маркел. Шел ко двору, к своей семье, и трудно было понять, о чем он думает, какие мысли роятся в его преждевременно поседевшей голове.
Книга третья ЛИХОЛЕТЬЕ
1
— Как же теперь? Что же теперь? — причитала Нюшка Глазунова, испуганно уставившись на мужа.
— Поживем — увидим, — хмуро отозвался Афанасий, избегая взгляда круглых Нюшкиных глаз. — Небось тоже люди... немцы-то. В восемнадцатом году...
— «Люди», — вмешался в разговор родителей Ленька. — Фашисты они, вот кто.
Афанасий резко обернулся к сыну:
— Нишкни, щенок! Чтоб я этого не чул! Понял?!
Ленька махнул рукой, отвернулся к окну. Что он мог сделать в свои шестнадцать лет? В сестренке тоже не находит поддержки. Вон сидит и смотрит на него такими же, как у матери, глазами-пуговками. Всего на год старше, а воображает. Эх, поскорей бы ему вырасти...
Нюшка скорбно качала головой. Нынче утром прибегал Иван. Впервые заявился с тех пор, как ушел из дому. «Собирайтесь! Быстрее собирайтесь, — заговорил взволнованно. — Уводим последний эшелон». Не принял Афоня руку сына. Заупрямился. «На погибель остаетесь! — с болью в голосе воскликнул Иван, — О детях подумайте!» — «Не твоя забота, — отрезал Афанасий. — Своих будешь жалеть, как обзаведешься». — «Ба-тя...» — Иван стиснул зубы. Запрыгали желваки на скулах. Ни с чем ушел. Обнял ее, Леньку, Нинку... Все оглядывался, пока не скрылся за поворотом.
— Ой Афоня, страшно мне... — продолжала Нюшка. — Ой, тикать надо было.
— Куды?! — вызверился на нее Афанасий. — Хату бросать?! Хозяйство?! — И уже тише; — Нет уж. Перебьемся как-нибудь. Не только мы остаемся...
Кондрат Юдин рассказывал Ульяне:
— Ка-ак
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!