Ментор черного паука - Нина Малкина

— Я раньше трахалась с пятью мужиками в день, а теперь пою благочестивые песнопения в храме Девейны, — заявила она, перебирая янтарные леденцы в прозрачной вазе. — Потому что неожиданно мне стала интересна душа. Не только моя собственная.

Я чуть не поперхнулась слюной, но вовремя откашлялась. Леденцы звучно перекатывались под её пальцами, как мелкие морские камешки. Женщина подцепила конфетку и положила её на кончик языка, который моментально исчез за очерченными губами. К чему мне это знать? Что она задумала? Хочет спровоцировать меня на осуждение или на одобрение? Остановить от побега с Каасом? Намеренно вызвать раздражение?

— В каждом есть светлые и тёмные стороны, — я прочистила горло, стараясь выглядеть как можно равнодушнее.

— Они перемешаны, — конфета противно стучала о её зубы. — Ты получаешь не то, чего заслуживаешь, а то, что сама берёшь. И зачастую выбор продиктован не логикой, как тебе хотелось бы думать, а женским капризом. Желанием, если хочешь. Тебе нужно понять это о себе.

— Я не капризная леди. Даже не госпожа Горст, какой, возможно, была моя мать. И я здесь не за тем, чтобы обсуждать дамские слабости.

Я повернулась, намереваясь уйти.

— А знаешь, зачем я здесь? — Элигия преградила мне путь и подошла совсем близко, я даже почувствовала запах карамели. — Причина в том, что я вижу в тебе то, чего не видит больше никто из Ордена. Ну, почти никто.

— И что же вы видите? — ехидно усмехнулась я.

— Ты женщина, Юна. Молодая женщина. Здесь, — она коснулась моей промежности, и я отскочила, как ошпаренная, едва не сбив стул, стоящий рядом. — И здесь.

Элигия ткнула пальчиком в мою голову, больше не приближаясь. Чужое интимное прикосновение напомнило мне о Фаренсисе, и я машинально вытащила кинжал. К счастью, леди Велилльер не собиралась продолжать. Но дышала я часто — то ли от возмущения, то ли от шока, и никак не могла подобрать слова, чтобы осадить нахальную певицу.

— Он не умеет любить, Юна, — снова заговорила Элигия, опережая мое возмущение. — И я сейчас не про Кааса. Ты можешь сколько угодно кичиться тем, что ты не такая, как все остальные. Что ты воительница, бунтарка, и что тебе любовь не интересна. Но ты же не станешь врать сама себе. В глубине души ты всё равно надеешься быть с ним. Не как с ментором.

— Это чушь, — как можно спокойнее выдавила я, убирая кинжал на место. — Вы ничего не знаете обо мне. Заботьтесь о своей душе в храме Девейны, а в мою не лезьте.

Гравировка сверкнула в тусклом свете, и я даже успела увидеть своё отражение на лезвии. Кажется, я изменилась за один только сегодняшний день.

— Я не рассчитывала, что ты прислушаешься, — разочарованно выдохнула Элигия. — Мне важно, чтобы ты услышала другое. Я хорошо разбираюсь в сортах мужественности. Кирмос лин де Блайт не умеет любить. И не хочет научиться — ему незачем. Он может взять любую женщину, какую захочет, хоть самую лучшую. Может влюбить в себя любую женщину, если поставит это себе целью. Но он никогда не сможет полюбить сам, какие бы иллюзии ты ни строила на его счёт. Твой ментор может поиметь тебя, даже несколько раз, но этим ваши любовные отношения ограничатся.

— Замолчи! — выкрикнула я, едва сдерживаясь, чтоб не кинуться на эту… леди. — Ты понятия не имеешь, о чём говоришь! Ты его даже не знаешь.

Я и так позволила ей сказать слишком многое. Эта женщина не заслужила почтения, вежливости и даже простой учтивости. Слова Элигии были ещё нахальнее, чем её красота. И мне надоело выслушивать всех, кто пытался учить меня жизни.

— Не злись, — она положила руки мне на плечи. — Мне не нужно знать его лично. Не думай, что я ругаю тебя за твоё истинное отношение к нему. Увы, тебе не повезло в свои нежные годы встретить мужчину, слишком умного и слишком умелого, чтобы ты имела хотя бы шанс противиться чувствам. Чёрный Консул слишком хорош… во всём. Боюсь, я бы и сама не устояла перед ним. А у простой девчонки, вроде тебя, нет шансов.

Кажется, я отпустила всех своих зверей, которых весь вечер держала на цепях, и теперь была в каком-то отчаянном бешенстве. Мне не хотелось верить, что всё это имеет отношение к Джеру. Я пожалела, что пришла сюда, что осталась поговорить с Элигией, что старалась держать себя в руках. Мне вдруг остро захотелось доказать Элигии, что она неправа. Я сама не понимала, в чём именно — в том, что я к Джеру ничего подобного не испытываю, или в том, что у меня нет шансов. Да во всём!

Прошлое пытало меня картинками, снова и снова возвращая в те моменты, когда мы были с ним вдвоём. Слишком умный. Слишком умелый. Слишком… родной. Я смотрела на Элигию и пыталась понять, почему именно мне досталось такое наследство от матери? Да какое право она имела говорить о моём менторе в таком тоне?! С чего она решила, что лучше меня? Я открыла было рот, чтобы высказать ей оскорбления, но осеклась. Нет, нельзя позволять этой женщине снова запутать меня или спровоцировать. Если она и жила женскими эмоциями, то я — точно нет.

— Жаль, что тебе так и не представится шанса пообщаться с ним, — я с силой скинула руки женщины, и она зашипела. — Мне бы хотелось посмотреть, как он уничтожает твою надменность и самоуверенность.

Я всё-таки обогнула её и направилась к выходу, не желая больше слушать этот бред. Только Ревд знает, каких усилий мне стоило сдерживать гнев, чтобы он не выплеснулся извержением, как огонь из пасти Сомнидракотуля. Кинжал на бедре заметно потяжелел и даже как будто ожил, требуя попробовать крови этой женщины. Боюсь, я бы позволила ему это, если бы осталась ещё хотя бы на одну секунду.

— Он не умеет любить, Юна, — кинула мне вслед Элигия, повторяясь уже третий раз за вечер. — Просто помни об этом завтра, когда снова встретишься с ним.

Я с силой дёрнула ручку двери, так что меня обдало потоком ароматного воздуха из сада. Хотелось ответить Элигии, обозвать её, избить, но я понимала, что делать это неразумно. К тому же, это только убедит её в правоте. Поэтому я просто вышла, закрыв за собой дверь. Она оказалась неожиданно лёгкой для моих дрожащих рук, и от громкого сильного хлопка поместье мёртвой актрисы едва не осыпалось мелкими камешками. Пожалуй, даже звёзды с трудом удержались на небе, чтобы не рухнуть серебристо-голубой россыпью прямо мне на голову.

Я вытащила кинжал, который всё ещё просился наружу, и снова посмотрелась в его блестящее лезвие. Тёмные пряди выбились из кос, лицо вытянулось, щеки впали. Огромные глаза темнели бирюзовыми провалами на фоне бледной кожи. Вот бы сейчас вернуться и изрезать красивое лицо Элигии, изуродовать его, располосовать шрамами. За то, что она была… права? К счастью, в отражении мелькнула рыжая шевелюра, перечерченная гравировкой «Kaas».

— Дала ему имя? — стязатель кивнул на кинжал, и я быстро убрала его, словно устыдившись своего отражения и своих мыслей.

— У него уже есть имя, — буркнула я, отворачиваясь.

Пальцами попыталась причесать выбившиеся пряди, как иногда делал Каас. Пощипала себя за щёки, чтобы вызвать румянец. Стязатель протянул мне коричневую горстку на ладони. Кедровые орешки выглядели созревшими, что было удивительно для весны. Я рассеяно сгребла мелкую россыпь, даже забыв поблагодарить за угощение.