Паткуль. Неистовый лифляндец - Борис Николаевич Григорьев

звук трубы, призывавшей к бунту. Карл ХI рвал и метал и требовал немедленного следствия по поводу венденского конвента, розыска зачинщиков и их примерного наказания.

Э. Сооп, получивший этот приказ короля, особого рвения для его исполнения не проявил. Он пригласил к себе асессора Штернфельда, зачитывавшего текст «конституции» на конвенте, но тот заявил, что автора документа он не знает. Ландмаршал и ландраты, чувствуя опасность репрессалий, тоже сказались незнающими. А Паткулю, исполнявшему к этому времени обязанности директора канцелярии рыцарства, «вообще было ничего не известно». На этом расследование застопорилось. Не исключено, что вице-губернатор сочувствовал делу рыцарства и, ссылаясь на свои ограниченные права и обязанности, проявлял намеренную пассивность, хотя верно и то, что его нераспорядительность, медлительность и безынициативность являлись общеизвестным фактом.

А в ноябре из Роттердама прибыл Хастфер, и тут началось!

У него ни минуты не было сомнения в том, кто стоял за событиями в Вендене и кто был автором «возмутительного» обращения к монарху. Соопу надо было устроить хорошенькую головомойку, Паткуля – немедленно изолировать и убрать из Риги! Хастфер издал распоряжение перевести капитана в гарнизон в Кокенхусене. Паткуль, сказавшись больным, в Кокенхусен не поехал и отсиживался дома. Тогда Хастфер, заручившись указом Карла ХI, приказал перевести Паткуля в полк, расквартированный в Финляндии. Приказ о переводе в Финляндию Паткуль попытался было парировать прошением об увольнении с военной службы вообще, но встретил издевательскую улыбку Хастфера и разъяснение по поводу того, что капитан больше не служит в рижском полку, а потому прошение об отставке следует подавать по месту новой службы.

Но Паткуль так и не уехал в Обо (Турку), где его ждала всё та же капитанская должность командира роты, и попытка Хастфера отделить офицера от взбунтовавшегося рыцарства, снова сорвалась. Вездесущий лифляндец уже успел когда-то положить на наковальню ещё один кусок горячего железа, и теперь молот застучал. Как раз в это время под председательством Соопа начались заседания трибунала над грубым и жестоким в обращении со своими подчинёнными подполковником Хельмерсеном, командиром полка, в котором до сих пор служил Паткуль. Согласно правилам, требовалось его присутствие в Риге как одного из пяти жалобщиков, пострадавших от Хельмерсена.

Военный суд над Хельмерсеном под председательством Соопа трудился не спеша, и тогда в дело вмешался сам граф Хастфер. Генерал-губернатор обрушил на Паткуля град ругательств и пообещал капитану быструю и жестокую расправу. На первое заседание суда Паткуль не явился, а на второе прислал записку, в которой просил о выдаче ему охранной грамоты, поскольку опасается за свою безопасность. Разозлённый генерал-губернатор послал на квартиру курьера с приказом привести Паткуля в суд. Но когда курьер появился на Большой Песочной улице в дом Линденшерны (Линденштерна), то встретил лишь слугу строптивого капитана. Где же господин? Этого слуга не знает. Ему лишь известно, что в семь часов утра он куда-то отъехал и больше не возвращался. Позже выяснилось, что Паткуль нашёл убежище у своего двоюродного брата Готтхарда Вильгельма фон Фитингхофа в имении Эрвален, расположенном в соседней Курляндии. Курляндский герцог был вассалом польского короля, и там рука Хастфера его уже не доставала.

Трибунал над Хельмерсеном закончился в июле 1693 года строгим приговором в отношении жалобщиков. Их приговорили к 6 месяцам тюрьмы, потере трёхмесячного жалования, а Паткуля ещё обязали сделать прилюдное покаяние и выплатить 100 далеров штрафа. После бегства Паткуля в Курляндию остальных четырёх капитанов приговорили к смертной казни, но потом помиловали.

Графу Якобу Йохану Хастферу некогда было «горевать» об улизнувшем от наказания бунтовщике Паткуле – король поставил перед ним трудную задачу созвать ландтаг, «внушить рыцарству, что недостаточно было в сильных выражениях изливать жалобы на своё бедственное положение; им следовало подтвердить свои слова доказательствами», а также выявить автора поданного ему прошения. Утверждение Паткуля о том, что Карл ХI плохо представлял себе ситуацию в Лифляндии, было всё-таки верным: король никак не предполагал, что оппозиция по вопросу редукции охватила практически всё дворянство.

Граф Хастфер начал с выполнения последней части приказания. Он устроил перекрёстный допрос асессору Шульцу, бывшему секретарю ландтага, действующему секретарю Штернфельду и бухгалтеру Ребергу и выбил из них показания, которые отнюдь не явились для него сюрпризом. Теперь можно было приступать к «промывке мозгов» у заблудшего дворянства, благо Паткуль был в бегах и уже не мог оказывать на них тлетворное влияние. «Милосердный господь Бог так распорядился, что человек устранился сам без всяких на то причин», – писал он королю о Паткуле.

Но и проницательный Хастфер ошибался: и в отсутствие Паткуля наставить баронов на «путь истинный» оказалось не так просто. В сентябре 1693 года в Риге состоялся их съезд, на котором присутствующих ознакомили с письмом генерал-губернатора. Текст письма информировал о недовольстве короля последним их прошением и о его приказании подписавшим его барону Круншерна и ландратам Фитингхофу и Будбергу явиться в Стокгольм для объяснений.

Письмо вызвало у участников съезда чувства сильного недоумения и возмущения. Все разъехались по своим домам и бурно обсуждали послание короля. Настроение у всех было отнюдь не примирительное. Когда съезд некоторое время спустя возобновил свою работу, то группа депутатов от округа Венден предложили ещё раз зачитать принятое на конвенте прошение на имя Карла ХI. Текст пункт за пунктом был зачитан с трибуны, в то время как участники съезда единогласно подтверждали их правоту. Съезд единогласно признал правильность аргументации своего обращения к королю и ни на йоту не отступил от своих требований[17]. Выступающие на съезде говорили, что они в любой момент могут представить королю необходимые доказательства своей правоты. После голосования вопроса съезд принял решение направить королю ещё одно прошение и ещё раз разъяснить ему своё отчаянное положение.

Последующее обращение Хастфера к ландмаршалу и ландратам с просьбой выдать ему документы Венденского конвента только подлили масла в огонь. Ландмаршал Г. К. Унгерн-Штернберг и ландраты ответили, что без согласия съезда удовлетворить эту просьбу не могут. У рядовых баронов это обращение генерал-губернатора вызвало бурю возмущения: такого от них не требовал ещё ни один правитель! Дважды генерал-губернатор посылал в зал своего курьера, и дважды ландтаг давал негативный ответ.

Ландтаг заканчивал свою работу и готовился передать Хастферу своё обращение к королю. В самый последний момент в зале появился запыхавшийся посланец Хастфера и сообщил, что по указанию генерал-губернатора съезд объявляется распущенным, а любые собрания баронов запрещаются. Хастфер не скрывал, что в ответ на несговорчивость и строптивость рыцарства он пошёл на явное нарушение правил игры. Съезд пребывал в полном смятении – удар Хастфера достиг своей цели. Никто не возразил, что Хастфер грубо нарушил конституцию Лифляндии и права дворянства. Участники ландтага решили только, прежде чем разойтись по домам, составить на имя Хастфера объяснительную записку, чтобы потом отнести её в генерал-губернаторский дворец. Составив черновик записки, бароны попросили писцов переписать её начисто и передать в руки Хастферу, после чего с чувством исполненного долга удалились на обед.

Хастфер принял секретаря ландтага и начал было читать текст объяснительной записки, как вдруг прервал чтение и вернул документ секретарю.

– Съезд распущен, – заявил он изумлённому чиновнику, – а потому нет никакой надобности заниматься его делами.

«Тем самым весь шум прекратился, и их неистовство уже больше никогда не повторится в будущем», — написал граф королю спустя несколько дней после роспуска ландтага. И оказался прав: баронская оппозиция была сломлена и замолчала. Ей явно не хватало лидера типа Паткуля. Воодушевление иссякло, пар возмущения вышел, перед глазами замаячил жупел тюрьмы, королевского прокурора и даже, возможно, палача с топором.

Впрочем, опасения баронов были не напрасны. Хастфер не терял времени и наносил оппозиции один удар за другим. Карл ХI проигнорировал прошение рижского ландтага и напомнил о «подписантах» возмутительного венденского документа: они должны немедленно предстать перед стокгольмскими властями и дать свои объяснения. К указанным выше четырём лицам в список подозрительных попали Паткуль, барон Менгден, секретарь Ройтц и будущий герой Северной войны «пылкий Шлиппенбах».

Приглашение в Стокгольм застигло Паткуля 27 ноября 1693 года в Эрвалене. Поразмыслив, он решил подчиниться королевской воле, но поставил своё условие: он поедет в Стокгольм только