Чюрлёнис - Юрий Л. Шенявский
Шрифт:
Интервал:
«Собачий вальс» – небольшая незатейливая пьеса для фортепиано. Порой с него начинается обучение игре на фортепиано. Авторство «Собачьего вальса» достоверно не установлено, но некоторые средства массовой информации приписывают его… Фридерику Шопену. Музыковеды считают, что это недоразумение вызвано тем, что у Шопена есть вальс ре-бемоль мажор (опус 64, № 1), который он сам назвал «Вальсом маленькой собачки». Камиль Бурникель, один из первых биографов Шопена, утверждает, что на создание пьески композитора вдохновило наблюдение за песиком Жорж Санд Маркизом, ловящим свой хвост. Есть, впрочем, и другая версия, согласно которой Шопен по просьбе самой Жорж Санд экспромтом сочинил вальс в честь ее любимой собачки Маркиза. В любом случае, мелодии «Собачьего вальса» и «Вальса маленькой собачки» совершенно разные.
Петр Маркевич был музыкально одарен, но, похоже, никто, кроме Чюрлёниса, не обращал на это внимания, и, поддавшись воле родителей, он «пошел по совершенно чуждому для него пути». Годы спустя Петр Осипович в Гродно возглавит Польский банк.
Именно с Петром у Чюрлёниса сложились наиболее теплые отношения. Петр, как пишет Ядвига Чюрлёните, был «привязан к Кастукасу и любил его всем сердцем». Разница в возрасте была невелика, но Кастукас относился к Петру несколько снисходительно, а он к нему – уважительно.
Завсегдатаями на вечерах у Маркевичей были и знакомые Чюрлёниса по Друскеникам: Зигмонт, Гражин и София Креновские, Петр О’Бриен де Ласси – дети весьма зажиточных родителей; по этой причине в Варшаве Чюрлёнис в их окружении чувствовал себя неловко и постепенно начал отдаляться.
Да и вообще веселым компаниям и праздному времяпровождению Кастукас предпочитал прогулки, преимущественно по окрестностям Варшавы. Любил гулять в лесу, по «диким», неблагоустроенным берегам Вислы. Он не расставался с этюдником и, когда был один, время от времени останавливался то тут, то там и делал карандашные зарисовки.
Компанию ему могли составить и кто-то из близких друзей. Тот же Евгений Моравский.
Природа располагает не только к философии, но и к откровениям.
В Лазенках на прогулке «под луной» приглушенный шум города, пробивавшийся и в глухие закутки парка, напомнил Чюрлёнису морской прибой.
– Генек, как жаль, что ты не знаешь, что такое море, – высказал он сожаление Моравскому. – Когда-нибудь море зазвучит в симфоническом оркестре в произведении, сочиненном мной.
– А я буду писать о человеке! – резко сказал Моравский.
– Писать о человеке – превосходная идея! – поддержал друга Чюрлёнис. – Но я буду писать о том, чего не в силах охватить человеческий разум, что может подсказать только интуиция.
– Как это? – остановился Евгений.
– Пока не знаю.
В один из досужих вечеров, показав Моравскому свои новые рисунки, Чюрлёнис поделился с ним тайной мечтой – учиться еще и живописи. Евгений встревожился – он испугался, что Кастусь (напомним: так звали Чюрлёниса варшавские друзья) перестанет серьезно заниматься музыкой, бросит институт.
Жизнь и судьба распорядятся так, что и Евгений Моравский, окончив Варшавский музыкальный институт по классу композиции, будет изучать мастерство живописи в Варшавской школе изящных искусств и впоследствии одновременно с музыкой станет заниматься живописью и скульптурой.
Перебираясь с семейством на дачу, Аркадий Моравский настойчиво предлагал Чюрлёнису:
– Молодой человек, вы непременно должны навестить нас в Закрочиме. И не раз! Сами убедитесь: Закрочим – один из красивейших уголков в окрестностях Варшавы. Там волшебные места!
При первом же посещении Закрочима Чюрлёнис убедился: старик Моравский прав – холмы, поросшие лесом, полого спускались к берегу Вислы, за которой до горизонта простирались луга и поля, и не преминул подтвердить:
– Действительно, места волшебные!
«Дачей» Моравские называли крестьянский дом, который снимали на лето. Дом был самый обыкновенный, а вот сад при нем – райский.
Моравские каждый раз везли в Закрочим пианино и фисгармонию. Евгений и Константинас в четыре руки, часто до позднего вечера, играли – симфонии Бетховена, Чайковского, прелюды и фуги Баха – из сборника «Хорошо темперированный клавир», по очереди – сонаты Скарлатти, произведения Тартини и Корелли. Исполняли и собственные произведения – и Константинас, и Евгений.
Влодзимеж Моравский вспоминал, как вместе с братом Станиславом они до полуночи слушали музыку, лежа на возу с сеном, а «звездное небо навевало волнующие мечты».
Вблизи Закрочима во время маневров стояли российские военные. Как-то вечером братья Моравские и Чюрлёнис, притаившись в леске, слушали доносившееся из лагеря пение солдат.
Солнце всходит и заходит,
А в тюрьме моей темно.
Дни и ночи часовые
Стерегут мое окно.
Как хотите, стерегите,
Я и так не убегу,
Мне и хочется на волю,
Цепь порвать я не могу.
Чюрлёнис не сдерживал эмоций.
– Как трогательно! До слез! Какое прекрасное многоголосое пение! Восторг! – более своих друзей восхищался Чюрлёнис. – Чем отблагодарить «солдатушек – бравых ребятушек»? Угощу-ка я их папиросами.
И отправился на бивуак.
«Этот человек не для тебя!»
Марыля, Марыся, Маруся, Марийка… Возможны и другие варианты имени Мария. Марией звали первую любовь Чюрлёниса. Братьям Моравским она приходилась сестрой.
Получилось так, что Чюрлёнис впервые увидел Марию во время своего первого визита в Закрочим.
Мария была во дворе, когда во двор вошли Евгений и Константинас.
– Маруся, я приехал на каникулы. Как видишь, не один. Знакомьтесь, – моя сестра. – Повернулся к другу: – Кастусь… Прости, дружище! Микалоюс Константинас Чюрлёнис! Маруся, я пойду в дом, поздороваюсь с остальными, а ты… не дай моему другу заскучать с первых минут пребывания в Закрочиме.
Мария и Константинас, смущенные и растерянные, какое-то время стояли молча. Мария смотрела куда-то вдаль. Чюрлёнис прервал затянувшее неловкое молчание:
– Что видят ваши очи?
– Лес. Лес и… красоту.
Чюрлёнис подметил: у Марии красивый голос, но – прежде, что она «на редкость красива».
Мария Моравская была высокая, черноволосая. В ее облике «сохранились определенные черты от матери-гречанки»: «живое выразительное лицо» с огромными черными глазами.
О внешности Чюрлёниса большинство тех, кому это имя что-то говорит, судит по знаменитой фотографии, сделанной во время подготовки художественной выставки в 1908 году, на которой он, по словам сестры Ядвиги, выглядит гораздо старше своих лет. Она объясняет это тем, что Константинаса снимали уставшим от нагрузки и бессонных ночей при подготовке экспозиции. (Правильнее взять во внимание другую «официальную» фотографию, сделанную в 1899 году.) В книге воспоминаний Ядвига Чюрлёните дает словесный портрет Чюрлёниса.
«Брат был среднего роста, крепкого сложения. Волосы тонкие, пушистые с золотым отливом, редкие усы. Выразительные серо-зеленые глаза. Лоб высокий, густые брови, кожа желтого оттенка (от матери). Лицо не фотогенично, как большинство выразительных лиц с живым темпераментом».
Ядвига Чюрлёните также замечает: «Все последующие попытки воссоздать образ Чюрлёниса очень мало имеют общего с его внешним обликом».
Микалоюсу Константинасу
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!