Чюрлёнис - Юрий Л. Шенявский

для фортепиано, квартетные вариации.

Музыкальный институт окончен. У Чюрлёниса на руках документ, официально удостоверяющий: он – дипломированный композитор! Композитор! Не об этом ли мечтал? Но его будущее и в профессиональном плане – туманно. В письме Евгению Моравскому – нескрываемая растерянность:

«Диплом, говоришь? Зачем он мне? Он мне не поможет ни польку, ни мазурку написать, а служба “музыкального руководителя” не по мне. Не умею управлять людьми, и говорить нечего. Разве только могу быть водителем трамвая (читай – извозчиком)?»

Появившись в Закрочиме, как оказалось, в последний раз, Чюрлёнис объявил Моравским: у него «длинные каникулы», погостив несколько дней, он на все лето уезжает в Друскеники.

Дом на улице Надозёрной

Без малого два десятилетия многодетная семья Чюрлёнис жила в Друскениках, не имея, что называется, собственного угла. В 1896-м Константинас и Аделе решились приобрести дом. К этому их склоняли и Маркевичи; доктор обещал, что уговорит – и уговорил свою состоятельную кузину пани Просинскене дать им взаймы денег.

Свой выбор Чюрлёнисы остановили на том имении, с которого, собственно, и начиналась жизнь в Друскениках в далеком 1878-м.

Назвать приобретение Чюрлёнисов «усадьбой» было бы правильнее, но у читателя может сложиться ложное представление, поскольку усадьба в понимании многих – это отдельное поселение, комплекс жилых, хозяйственных, парковых и иных построек, а также, как правило, – усадебный парк, составляющий со строениями единое целое.

Имение состояло из двух бревенчатых домов: один, выходивший фасадом на улицу, был более или менее в приличном состоянии; второй – в плачевном, из щелей между бревнами торчал мох, двор походил на деревенское гумно.

Сумма требовалась немалая – тысяча рублей!

Пани Просинскене дала деньги с рассрочкой на десять лет, без каких-либо процентов; выплачивать следовало по 100 рублей в год.

Сильно забегая вперед, скажем следующее. По причине болезни, а затем и смерти нашего героя, Константинаса (сына), Чюрлёнисы не смогли выплатить всю сумму в срок. Последние 100 рублей были готовы отдать только в 1912-м. Госпожа Просинскене отказалась принять деньги:

– Зная о постигших вашу семью несчастьях, я не могу их принять…

Оба дома продавались без земельного участка. Землей владели трое крестьян, и участок приходилось арендовать, выплачивая 18 рублей в год.

Константинас и Аделе решили сдавать ближний к улице дом на лето дачникам или курортникам (нужно же содержать семью и копить деньги на погашение долга), а жить в дальнем, сделав перепланировку и ремонт.

Отец семейства, человек, казалось бы, совершенно далекий от хозяйственных и тем более строительных дел, непривычный к физическому труду, засучил рукава и с воодушевлением взялся за перестройку дальнего дома. С помощью друзей и старших детей он превратил его в уютное трехкомнатное жилище. Аделе в ремонте участия не принимала – она была беременна Валерией.

Привели в порядок и дом, предназначенный для сдачи. Чтобы не отпугнуть потенциальных съемщиков, нужно было облагородить неприглядный фасад.

Промозглым осенним днем, когда руки ни к чему не лежали (да и должен же человек когда-то отдыхать от трудов праведных!), Константинас (отец) пошел прогуляться по Друскеникам. Шел по тихим улочкам и присматривался к домам. Перед одним из них остановился, походил туда-сюда и – быстрым шагом – к себе на Надозёрную.

– Я знаю, как будет выглядеть наш дом! – сказал он с порога Аделе.

– Какой? Этот? – спросила жена.

– Нет, тот, что будем сдавать.

На следующий день Константинас с помощью детей уже обшивал фасад досками. Дом выкрасили в песочный цвет. Той же краской покрасили забор, ворота и калитку. Стены дальнего дома просто побелили.

Дом следовало сдавать меблированным – приобрели кровати, столы с красивым орнаментом, мягкие кресла и платяной шкаф в прихожую.

Весна! Константинас приступил к копке грядок. Вообще-то по договоренности с женой огородом должна была заниматься Аделе, но Константинас старался помочь ей в тяжелой работе, тем более что у Аделе на руках была годовалая Валерия. Себе Константинас «присвоил» сад. С особым удовольствием он занимался разбитым перед домом цветником, ему помогали дочери. Проходившие мимо отдыхающие поинтересовались у играющих во дворике детей:

– Здесь живет садовник?

Девочки, смеясь, отвечали:

– Нет, здесь живем мы. Папа наш – органист. Как он играет, можете услышать в костеле.

– Ну а цветами-то вы торгуете?

– Нет, не торгуем, но если вам так нравятся наши цветы… – девочки быстренько собирали букет и протягивали курортнику или курортнице: – Пожалуйста, возьмите!

– Что вы!

– Берите, берите! Цветов у нас столько, что всем хватит.

В заборе с дальней стороны огорода имелась калитка. Она, по словам Ядвиги Чюрлёните, была для детей «волшебной дверью», которая позволяла им оказаться «наедине с природой».

Дети любили убегать в небольшой березнячок: те, что постарше, лежа на траве, там читали, младшие любили просто поиграть и поваляться. Глядя в небо, давали волю фантазии – спорили, откуда и куда плывут облака, какое облако на что похоже.

Кастукас, приезжающий в родительский дом при первой возможности, частенько выходил за калитку или, опершись на забор, любовался закатом. Солнце словно скатывалось за песчаный, поросший можжевельником, холм, возвышающийся за березняком. Позже, приезжая с варшавскими друзьями, вел их за калитку:

– Такой закат вы не увидите нигде и никогда!

Ядвига Чюрлёните пишет: самый большой в семье праздник был приезд Кастукаса, и рассказывает, как и что обычно происходило.

«Дверь внезапно широко раскрывается, а миг спустя Кастукас уже сидит у пианино и играет какую-то бравурную мелодию. Это его традиционное приветствие. Хотя и безделушка, но какая милая и веселая. А называется она “У попа была собака”.

Проиграв приветствие, Кастукас кричал: “Громче!” – и вот тут начинается праздник. И откуда столько шума? Кажется, дома не несколько человек, а сотни. Всех надо перецеловать, кое с кем обменяться тумаками, а то и волосы потрепать. А возчик Янкель стоит и только моргает своими маленькими глазками…

На столе появляется сырокопченый окорок – любимое блюдо Кастукаса и черный вкусный хлеб маминой выпечки. И еще масло.

Рассказы, смех, шум! Отец высыпает на стол гору яблок… Если нет яблок, тогда идут в дело грибы, маринованные боровички. Едим грибы и вспоминаем, как шумит древний сосновый бор в Райгардасе. А еще подается брусника и, наконец, разносится обольстительный аромат кофе.

Ох, как хорошо дома, в Друскениках! А теперь настала пора обо всем решительно разузнать: как отцу везет со щуками, все еще мама такая же “лентяйка”, продолжает ли Прачка, как и прежде, играть по вечерам “Пропала я, матушка”, “Кормил я коня” и мазурки Шопена, о чем думает милый Волчок…»

Для каждого у Кастукаса есть прозвище, а для кого-то и не одно. Мария – Парусная Ладья, Юзе – Прачка, Вале – Волк, Волчок, Волчишка, Валькирия, Йонас – Жук,