Россия в годы Первой мировой войны. Экономическое положение, социальные процессы, политический кризис - Ю. Петров

Не раз в годы войны правые обращали внимание на вопросы, касающиеся свободы слова, военной цензуры и политики, проводимой оппозиционными органами печати. Если члены Прогрессивного блока настаивали на необходимости освещать все события тыла и фронта во всей их полноте, категорически возражая против действий военных цензоров, изымающих из газет целые статьи и полосы, то правые проявили полное понимание действий властей, выступив защитниками военной цензуры и противниками широкого осведомления армии обо всех темных сторонах жизни общества и государства. Такие вопросы, как свобода печати, полагали они, могут подниматься лишь в послевоенное время, когда первоочередной задачей перестанет быть борьба с внешним врагом. «Думается мне, — отмечал в начале 1917 г. в частном письме член правой группы Государственного совета Н.В. Плеве, — что по нынешним временам не придумаешь тут ничего другого, как подчинение непокорных газет предварительной цензуре и затем наблюдение, чтобы последняя действительно делала свое дело и не пропускала непозволительных статей».

Правые признавали обилие прискорбных фактов как в тылу, так и на фронте, но не считали возможным, чтобы все новости, будь они даже проверенными и достоверными, сообщались мирному населению и армии. «Надо прекратить сообщения газетами разных необоснованных, выдуманных и преувеличенных слухов, нарочно печатаемых для возбуждения населения, с целью держания его в постоянной тревоге и в недоверии к власти», — отмечалось в постановлениях монархического совещания в Саратове (1915). По твердому убеждению правых, на фронт совершенно не должны были поступать сведения о проблемах тыла, поскольку говорить им о том, что у них «сзади министры друг с другом ссорятся, один другого валит, правительства никакого нет, в Государственной думе занимаются кооперативами, вводят на Камчатке земство, а о вас никто не думает», просто преступно. Предупреждая об опасности антиправительственной пропаганды в армии, правые справедливо считали, что если солдат удастся убедить, что над ними изменники, предатели и враги, «то ради врага воевать никто не будет». Кроме того, постоянно отмечался тот факт, что пресса освещает вопросы не согласно их действительной природе, а согласно требованиям и пожеланиям ее издателей. А поскольку многие российские либеральные газеты издавались евреями или при участии евреев, то, с точки зрения правых, невозможно было дать таким изданиям свободу от цензуры[133].

Предшествующий опыт указывал правым на то, что непредвзятости от оппозиционных газет ожидать не приходится. В отличие от речей деятелей Прогрессивного блока выступления правых, как правило, не приводились либеральными газетами целиком, а давались либо тенденциозными выдержками или в пересказе, создающем выгодное для оппозиции представление о правых. «Прямо беда! Приходится терять много времени на то, чтобы ездить в Государственную думу, потому что следить за думскими речами по газетным отчетам стало немыслимо. Каждая газета теперь излагает речи членов Думы по-своему, выпуская, переставляя и добавляя не только отдельные слова, но и целые предложения. Поэтому истинного представления о произносимых в Государственной думе речах иметь никто не может, кроме тех, кто их сам слушает», — сетовал П.Ф. Булацель. Как вспоминал H.E. Марков, «то, что в действительности происходило в Таврическом дворце, видела и слышала какая-нибудь тысяча человек», а «сотня миллионов русского народа узнавала обо всем лишь через газеты, телефонные агентства и журналы». В результате переработок, сделанных оппозиционными изданиями, отмечал Марков, «речи враждебных монархии и властям ораторов подавались в улучшенном и дополненном в газетных редакциях виде, с выпусканием слабых или неудачных мест, с вставлением никогда не сказанных фраз», а речи в защиту правительства или вовсе замалчивались, или искажались. В результате такой газетной кампании, констатировал Марков, «почти вся думающая и читающая Россия исполнилась доверием и уважением к тем партиям, которые восхвалялись и подавались “русской” печатью в качестве бескорыстных защитников народа, геройски боровшихся с “тиранией самодержавия”, и недоверием, почти ненавистью к тем, кто отстаивал благодетельный для России исторический самодержавный строй».

Свое отношение было у правых и к так называемым «пустотам» в газетах. H. E. Марков настаивал на обязательном закрытии газет, которые пестрят белыми пятнами: «заполняй объявлениями, хотя бы о ращении волос, но не смей давать пустот . Если газеты будут продолжать мутить народ, смущать армию, закройте все газеты до последней, ни одной газеты не должно быть», — наставлял лидер СРН редакторов. Парадоксальным при такой твердой и решительной позиции выглядит тот факт, что газеты правых также подвергались цензуре и были далеко не свободны от пустот на своих страницах. Впрочем, некоторые правые депутаты сомневались, что военная цензура редактирует и изымает именно то, что нужно, и не пропускает недозволенного. Причина этого виделась в том, что в списках чинов военной цензуры немецкие фамилии встречались гораздо чаще, чем русские.

Свое внимание правые также обращали и на необходимость осуществления специального контроля над кинофильмами, особенно зарубежными (путем цензуры и специальных высоких налогов на иностранные киноленты), так как «кинематографы обратили в орудие революционного пропагандирования народа». Особенно вредными представлялись правым кинокартины, посвященные французской революции, наводнившие отечественный кинопрокат. А тот факт, что показ подобных кинолент осуществлялся в самых дешевых кинотеатрах, т. е. был доступен рабочим и другой простонародной публике, заставлял правых регулярно поднимать вопрос о революционизировании народных масс зарубежными кинофильмами. Протестовали правые и против показа народу документальных съемок ужасов войны. «Покажите нашему народу , — писала «Курская быль», — красоту и величие подвигов наших воинов , покажите чудеса техники , покажите работу наших санитаров на поле боя и жизнь наших воинов на позициях; дайте ряд снимков, сделанных во время посещения городов нашим Державным Вождем и членами Его семьи; покажите великую самоотверженную работу наших Августейших Сестер милосердия…»

Таким образом, правые расценивали медийную политику либеральной оппозиции как информационную войну, развязанную против самодержавного строя и ее защитников, а потому выступали за усиление правительственного вмешательства в данной сфере. Но, несмотря на то что позиция правых в вопросе о допустимых пределах свободы слова в годы войны во многом смыкалась с позицией правительства, отношение их к военной цензуре было все-таки двойственным: с одной стороны, правые считали ее необходимой и даже высказывались за меры по ее усилению, с другой — находили ее несовершенной и даже прогермански настроенной, когда дело касалось санкций в отношении правых изданий.

Среди правительственных инициатив, активно поддержанных правыми в годы войны, стало введение «сухого закона». Антиалкогольная политика правых всегда была тесным образом связана со стремлением улучшить народное благосостояние, поскольку именно в народном пьянстве им виделась одна из главных причин материального неблагополучия простонародья. В первые дни войны правые с удовлетворением отмечали положительное действие царского закона, запрещавшего продажу крепких спиртных напитков, что позволило, в отличие от событий Русско-японской войны, спокойно и без эксцессов провести мобилизацию. Как следовало из доклада, прочитанного членом правой группы Государственного совета А.И. Мосоловым перед Объединенным дворянством, хулиганство в стране прекратилось, семейная жизнь наладилась, «прекратились грабежи, драки и скандалы. Не стало слышно безобразной ругани. На улицах исчезли босяки, и нищие стали редким явлением». «Это ли не чудо!» — восклицал докладчик. «Зеленый змий», казалось правым, был поражен, «шевелились» лишь «змееныши» — пиво и вина. «Добейте змеенышей, — призывали они, — тогда вы увидите тот колоссальный рост, какой примет Россия». Таким образом, антиалкогольная кампания, предпринятая правыми, шла даже дальше принятого императором «сухого закона».