Ментор черного паука - Нина Малкина

Пальцы метнулись к моей шее, абсолютно гладкой, без привычного рельефа паучьих лап. Всхлипы и крики застыли в горле комком, перекрывая дыхание и запечатывая меня изнутри вместе с отчаянием и виной. Я легла Джеру на грудь и замолчала.

Дождь хлестал меня по спине и плечам, словно пытаясь наказать за слабость. За бездействие, из-за которого судьба сама выбрала за меня. Внутри разливалась тьма — чёрная, неотвратимая, уничтожающая последнюю, затаённую веру в то, что чудо ещё может случиться.

Не иметь выбора — слишком большая роскошь. Именно это говорил ментор чёрного паука. Она доступна тем, кто может позволить другим решать за тебя. Порой цена за роскошь не иметь выбора оказывается слишком высокой. Настолько, что ты просто не можешь позволить себе заплатить её. Вечность застыла в одном-единственном мгновении, в котором я отчётливо осознала, что заплатила именно ту цену, которую не могла себе позволить. Я позволила Каасу решить, жить Джеру или умереть. И сейчас ненавидела его за это. Но больше всего — себя. Я была готова потерять всё на свете: всё и всех, но только не ментора.

Я поднялась и запрокинула голову, позволяя каплям избивать меня. Глаза мои были открыты, но я не видела ни дождя, ни хмурого неба, ни пиков скал. И не чувствовала боли и влаги на лице, потому что все мои ощущения притупились, погрязли в глухой расползающейся темноте. Следом пропали звуки, погружая меня в абсолютную тишину. Не было шума ветра и звона капель, не было успокаивающих уговоров Кааса и собственного дыхания. Не было даже чувств. Кажется, я перестала дышать вместе с Джером.

Мир растворился, и я упала в тяжёлую равнодушную бездну, словно в морскую глубину, зависнув в толще между дном и поверхностью. Исчезло само время, и я не могла сказать, прошёл ли короткий миг или целая вечность. Я падала в бездонный колодец и не знала, когда достигну дна. Я не знала, где нахожусь и что я такое. Но одно знала совершенно точно: мне хотелось остаться здесь подольше, чтобы не возвращаться на дождливое плато Сомнидракотуля, где вместе с ливнем на меня обрушится горе и острое осознание ничтожества Юны Горст.

Воспоминания застыли вокруг меня картинками, на которых я видела Джера. Сбывшиеся и вымышленные события перемешались, и я наблюдала их со стороны: падала снежинкой в его волосы, ломалась прутиком под сапогом, щёлкала застёжкой на его куртке, клубилась облачком пара у его губ. И не испытывала ничего, только краем сознания отмечала, что он был причиной, смыслом и концом моего существования одновременно.

Сквозь плотную, беспамятную пелену моего разума начало пробиваться противное навязчивое ощущение. Поначалу я не могла разобрать, какое, но потом поняла, что рука моя горит огнём, словно на запястье выжигают клеймо. Я попыталась отмахнуться от внезапной боли, что тащила меня из небытия, но не смогла и зарычала от злости. Постаралась вернуться в рассеянный морок мыслей, но боль всё настойчивее и настойчивее жгла мою руку. Я открыла глаза, и мир моментально обрушился на меня звуками, запахами, тусклым светом и редкими каплями. Обрушился — и привычно сузился в точку прицела, на котором сейчас стояли двое.

— Юна, — прохрипел Каас, — стреляй!

Джер снова держал его за горло и сжимал ладонь всё сильнее, выдавливая жизнь из моего друга.

— Джер? — позвала я, не веря своим глазам.

Что произошло? Почему я снова здесь? Я пошевелила пальцами, оттягивая тетиву. Она врезалась в кожу лёгкой привычной болью. Это не было бредом или сном. Это было… настоящей реальностью. Всё повторялось на самом деле. Сердце бешено колотилось, но дыхание было ровным. Дождь только начинал накрапывать, угрожая помешать моему выстрелу. Капли летели медленно, и я как будто видела каждую их них. От шока я раскрыла рот, пытаясь что-то сказать, но меня перебил тот самый щелчок, что предвещал песнь Сирены:

Кожа под часами жутко болела и чесалась. Джер повернулся ко мне, как и в прошлый раз, привлечённый голосом Сирены, что пела о новом начале. Но я даже не попыталась заглянуть в его глаза, чтобы доказать свою решимость. Я жадно всматривалась в руку Кааса, пока не увидела холодный отблеск кинжала под бордовой перчаткой.

— Нет, — прошептала я. И крикнула как можно громче: — Каас, нет!

Рассветный блик лизнул сталь, скатился дождевой каплей по гладкому лезвию и пропал. Тонкое остриё коснулось груди моего ментора, и воздух разрезал короткий свист. Оба, Джер и Каас, тяжело грохнулись на землю.

— Джер? — снова позвала я, опуская лук.

Ноги неожиданно подкосились, словно ватные. Жуткая слабость накатила разом, сваливая меня на землю. Я поднялась на четвереньки, пытаясь встать и всё ещё не понимая, что произошло. Мысли мои ворочались с большим трудом. Небо снова заколотило каплями, прибивая меня к земле.

— Каас? — я вскинула голову, сглатывая подступающую к горлу желчь.

Кто-то из лежащих зашевелился, я выдохнула и с надеждой поползла в их сторону. Почти добравшись до своей цели, я всё же не выдержала, упала в мокрую грязь, свернулась комочком и зажмурилась. Голова кружилась, руки и ноги отказывались слушаться, и меня жутко тошнило. А ещё я сильно замёрзла. Сознание расплылось, захотелось спать. Кажется, теперь умирала я, потому что чувствовала дикую головную боль, которая только нарастала. Промелькнула мысль о том, что я сочла бы смерть лучшим выбором для себя.

— Вставай, — голос ментора вернул меня в реальность. — Юна, нужно подняться.

— Джер, — прохрипела я, хватаясь за его руки. — Джер!

Он сидел на земле, прижимая меня так, как недавно прижимала его я. Мокрые волосы прилипли ко лбу, вся сорочка была в крови, под глазами залегли синяки, кожа была бледной. Но он был жив.

— Ты умница, Юна, — он погладил меня по голове, обнимая сильнее.

— А ты живой, — искренне улыбнулась я, отгоняя слабость. — Ты ведь живой.

Рука оказалась тяжёлой, но я всё же подняла её и потрогала грудь ментора. Мне хотелось убедиться в своих словах. Потом я увидела знак соединения на его шее и жадно схватила его ладонью, пытаясь поймать и удержать. Но паук и не собирался убегать, встречая мои пальцы чёрными рельефами лап.

— Я живой, — засмеялся в ответ Джер, как будто сам только что понял это.

Смех у него оказался заразительный, чуть хрипловатый, но какой-то настоящий. Я засмеялась вместе с ним, не веря своим глазам и рукам. Мы промокли насквозь, ливень валил с неба сплошной стеной, ручьи стекали с одежды и волос. А мы всё смеялись, сидя на земле, грязные и едва живые, и поддерживали друг друга. Дождь хлестал в полную силу, и я глотала капли, пытаясь унять тошноту.

Что-то беспокоило меня, какой-то навязчивый звук, но я была так счастлива воскрешению Джера, что легко игнорировала тревогу. В конце концов, со мной был тот, кто необходим мне больше всего на свете. Я обняла своего ментора так сильно, как только могла. Он придержал мою голову и поцеловал в макушку, уткнувшись в неё носом. Я дрожала от холода и слабости, но мне ещё никогда не было так хорошо. Тяжёлый груз свалился с моей души, и я почувствовала себя лёгкой и свободной, с удовольствием вдыхая родной аромат. Он не Кирмос лин де Блайт, он живой, и он рядом.