Ментор черного паука - Нина Малкина

По притоптанному полу рассыпалась горсть орехов, выпавшая из кармана моих брюк. Мелкая россыпь кедра запрыгала перед моим лицом и скатилась в натёкшие лужицы. Угощение из сада приюта Ордена Крона, за которое я так и не успела поблагодарить.

— Я убила Кааса, — просипела я себе под нос.

Мне необходимо было сказать это вслух, чтобы уловить хотя бы лёгкий укол того отчаяния, которое я ощущала со смертью Джера. Но я не почувствовала ничего. Ни капли сожаления. Ничего, кроме нестерпимого холода и головной боли. Пустота внутри была хуже тьмы. В кого я превратилась? В монстра, в чудовище? В бесчувственный камень? Кем стала Юна Горст? Кем умирала Юна Горст? Я ведь любила Кааса, он был мне другом.

Ментор лёг рядом и обнял меня, пристроил мою голову на своей груди. Джер был тёплым, почти горячим, совсем не таким, каким я совсем недавно держала его на руках. Я инстинктивно прижалась к нему, закинула на него ноги.

— Ты убила стязателя, — неожиданно подтвердил Джер, растирая мои плечи. — А теперь попробуй уснуть.

Уснуть? Я убила своего друга, выпустила стрелу ему в висок. Моего Кааса, которому желала счастья, который был таким же сиротой, как и я. Несчастным и одиноким до боли. С которым мы встретили праздник Династии над Кроуницем. Кааса, который был готов пожертвовать собой, только чтобы меня не увезли в Пенту Толмунда. Который сам согласился идти со мной на это плато. И который хотел защитить меня, увезти отсюда. Он думал, что я — его спасение и надежда. Он хотел быть со мной, он доверял мне. А я убила его.

Квертинд, что происходит под твоими лунами? Как делить людей на своих и чужих? Как мне надо было поступить — предать своего ментора или предать друга? Где грань добра и зла, и какое из предательств простительнее? Неужели Элигия права и границ света и тьмы не существует? И всё, чем я руководствовалась, это только женские чувства? Тиски сдавили мою голову ещё сильнее, и я замычала от боли. Сознание уплывало, тянуло в небытие, молило об отдыхе и покое, но я не заслуживала его. Я не заслуживала лёгкой смерти.

— Я убила Кааса, — медленно проговорила я, с трудом поворачиваясь к Джеру. — Я теперь никогда не смогу уснуть.

Мне хотелось, чтобы до него дошёл смысл моих слов, он ведь всегда понимал больше, чем я говорила.

Сейчас говорить мне было трудно и я не могла выразить словами свое убожество. Я стала предательницей, не заслуживающей существования тварью. Я хотела убить Кирмоса лин де Блайта, потому что он был истинным злом, но разве теперь я имела право судить его?

Веки налились чугуном, едва не выдавливая глаза из глазниц. но я смотрела на ментора чёрного паука, пытаясь найти у него прощение для себя. Во взгляде Джера снова мелькнуло что-то странное, совсем новое, тяжёлое и напряжённое. Я даже не успела разобрать, одобрение это или осуждение, только растерянно моргнула и тут же провалилась в глубокий сон без единого сновидения. Возможно, я даже умерла.

Горячая ладонь легла мне на грудь. Великолепное, ласковое тепло разлилось благодатной негой по моей коже, забралось внутрь. Воздух наполнил лёгкие, и я как будто заново обнаружила себя в собственном организме, вернулась домой после долгого путешествия.

— Джер, — прошептала я сразу, как только ощутила язык.

Горло стянуло сухостью, но лежать было мягко и удобно. Дух мой плыл в сонной дремоте, и я пошевелила пальцами, чтобы вспомнить и осознать своё тело. И тут же подоспел разум, обрушивая на меня свежие воспоминания. Горное плато на чёрном вулкане, стонущая земля, тяжёлый ливень. Смерть и… смерть. Убийство. Я убила Кааса.

— Нет! — вскинулась я, надеясь, что всё это было сном.

Я резко села и открыла глаза, но почти ничего не увидела — в них мгновенно потемнело. Голос сел, поэтому сама себя я не услышала. Сильные руки уложили меня обратно в постель и накрыли одеялом. Картинка постепенно стала проясняться, явив мне обеспокоенную магистра Калькут.

— Физически она здорова, — заключила целительница, нависнув надо мной своим подбородком. — Я не чувствую никаких повреждений. Но у неё сильное истощение — должно быть, этот выродок вмешался в её магическую память кровавой магией. Не знаю, сможет ли она теперь творить заклинания. Бедная девочка, да смилостивится над ней Девейна.

Я ошарашенно повела глазами, пытаясь понять, о чём говорит магистр и почему в моей комнате так много людей. И почему я сама в моей комнате. Бедная девочка — это я?

— Юна! — Сирена кинулась на меня, придавив к кровати. — Я же тебе говорила держаться от него подальше! Какой подонок! О Вейн, я не спала всю ночь, боялась, что ты перестанешь дышать.

Вздёрнутый носик Сирены порозовел и распух, белки глаз заполнили красные прожилки. Похоже, про бессонную ночь она не лгала. Я сжала и разжала кулаки. Потолок кружился, напоминая мне морг Голомяса, но я явно была жива. И да, всё ещё дышала. Хотя по собравшимся этого нельзя было сказать наверняка: их количество и скорбь на лицах вполне могли сойти за похоронную процессию. Для завершения траурной картины не хватало только белокрыльников. Впрочем, на могилах убийц дорогу Девейны не выкладывают.

— Она поправится? — Фиди осторожно взяла меня за руку.

— Дайте теперь я, — Дамна лин де Торн уверенно оттеснила недовольную Калькут и тоже забралась ладонями мне под одежду.

Кажется, виновницей собрания всё же была я. Подбородок магистра факультета исцеления гневно задёргался, но она смолчала, кинув взгляд на ректора Аддисад. Та стояла у выхода и о чём-то тихо переговаривалась с самим консулом Рутзским. Дверь с номером триста двадцать два была открыта, и в коридоре маячила пара стязателей. Насколько я смогла разглядеть, незнакомых. И без оружия. Странно, что я вообще очнулась не в Зандагате, где мне было самое место. Магия исцеления снова потекла горячими волнами от ладоней Дамны. Запястье зачесалось, словно по руке забегала сотня крохотных муравьёв. Голова не болела, живот не скручивало, но даже разговаривать не было никаких сил.

— С ней всё будет в порядке, — деловито ответила госпожа лин де Торн на вопрос Фиди. — Но для восстановления нужно время, хорошее питание и здоровый сон.

— Апчхи! — подтвердила Фидерика, утирая нос.

Я оглядела себя. Одежда была чистой и отвратительно белой, как больничная рубашка. Или саван. Торчащие из-под коротких рукавов руки почти сливались цветом с траурным нарядом.

— Оставьте её в покое! — потребовала Сирена, распихивая всех своей юбкой. — Как вы не понимаете, у Юны разбито сердце!

Руки серебристой лилии моментально оказались заняты заботливыми объятиями, которые душили меня не хуже захвата. Я обняла подругу, прижимаясь к её мягким локонам, и она всхлипнула. Кажется, я начинала любить близость дорогих мне людей. Они делали жизнь… ощутимее. А ещё из-за плеча Сирены можно было оценить обстановку. Ректор Аддисад активно и нервно жестикулировала перед консулом Галиофских утёсов, а он только сокрушённо кивал и изредка пытался вставить тихие фразы, которые мне отсюда было не слышно. Магистр Риин потирал свою мистическую лысину, Биатрисс Калькут пыхтела ему на ухо что-то гневное. Фиди пыталась мне улыбаться, промокая слёзы форменным платочком академии. Спокойная суета так резко контрастировала с последними событиями моей жизни, что всё произошедшее показалось мне далёким и невероятным бредом.