Ангелы и Демоны - Дэн Браун

— Неужели ты так ничего и не понял? — задыхаясь,спросил Мортати. — Именно поэтому его святейшество пришел к тебе вбольницу в Палермо, когда ты был еще мальчиком. Именно поэтому он взял тебя ксебе и растил тебя. А монахиню, которую он любил, звали Мария… это твоя мать.Мария оставила монастырь, чтобы целиком посвятить тебе свою жизнь, но она сохранилаверность Создателю. Когда папа узнал, что его возлюбленная погибла во времявзрыва, а ты чудесным образом спасся… он поклялся перед лицом Бога, что никогдаболее не оставит тебя одного. Твои родители, Карло, сохранили невинность. Онине нарушили обета, данного Богу. И все же им удалось принести тебя в этот мир.Ты — данное им чудом дитя.

Камерарий закрыл уши руками, чтобы не слышать этих слов. Оннеподвижно, словно разбитый параличом, стоял у алтаря, а затем резко, как будтоиз-под его ног выдернули опору, упал на колени и горестно завыл.

* * *

Секунды. Минуты. Часы.

Понятие времени в стенах капеллы, казалось, утратило всякийсмысл. Виттория почувствовала, что постепенно начинает освобождаться отпаралича, поразившего всех присутствующих. Она отпустила руку Лэнгдона и началапроталкиваться сквозь толпу кардиналов. Ей казалось, что от дверей капеллы ееотделяет несколько миль и что она двигается под водой… медленно и с трудом.

Ее движение, видимо, вывело из транса всех остальных. Одиниз кардиналов начал молиться. Некоторые рыдали. Часть священников следили за еедвижениями, и по мере того, как девушка приближалась к дверям, отрешенныевзгляды кардиналов начали приобретать осмысленное и отнюдь не дружелюбноевыражение. Она почти пробилась сквозь толпу, когда кто-то схватил ее за руку.Виттория обернулась и оказалась лицом к лицу с одним из служителей церкви. Егоморщинистое, похожее на печеное яблоко лицо было искажено страхом.

— Нет, — прошептал старец. — Вы не должныуходить.

Виттория замерла, не поверив своим ушам.

— Прежде чем перейти к действиям, нам необходимо всепродумать, — сказал второй кардинал, преграждая ей путь.

— Это может иметь весьма болезненные последствиядля… — вступил третий.

Виттория оказалась в окружении. Недоуменно оглядываякардиналов, она сказала:

— Но все, что сегодня произошло… Мир должен узнатьправду.

— Сердцем я с вами, — произнес, не отпуская ееруки, морщинистый старец, — однако мы вступили на путь, с которого нетвозврата. Нам необходимо подумать о разбитых надеждах. Я понимаю, что этоцинизм. Но ведь люди после всего этого никогда нам не поверят.

Девушке стало казаться, что число преградивших ей путькардиналов постоянно растет. Вскоре перед ней образовалась стена из черныхсутан.

— Прислушайтесь к людям на площади, — сказал одиниз священнослужителей. — Ведь это может разбить их сердца. Необходимовести себя с максимальным благоразумием.

— Нам нужно время, чтобы все обдумать ипомолиться, — произнес другой. — Кроме того, следует думать обудущем. Последствия этого печального…

— Но он убил моего отца! — воскликнулаВиттория. — Он убил своего отца!

— Я уверен, что он заплатит за все свои грехи, —произнес державший ее за руку кардинал.

Виттория в этом тоже не сомневалась, но ей хотелосьобеспечить неотвратимость расплаты. Девушка возобновила попытки протолкнуться кдверям, но кардиналы с испуганным видом лишь теснее сомкнули ряды.

— Что вы собираетесь сделать? — спросилаона. — Убить меня?

Лица кардиналов побелели, и Виттория тут же пожалела опроизнесенных сгоряча словах. Она видела, что у всех этих стариков доброесердце и никакой угрозы ей они не представляют. В эту ночь кардиналы уженасмотрелись на насилие. Члены конклава просто оказались в ловушке и смертельноиспугались. Им было необходимо собраться с мыслями.

— Я не хочу, — сказал морщинистый кардинал, —чтобы мы совершили ошибку…

— В таком случае дайте ей уйти, — произнес чей-тоглубокий голос. Слова прозвучали спокойно, но абсолютно уверенно. К Витторииподошел Роберт Лэнгдон и взял ее руку в свою. — Мисс Ветра и я немедленнопокидаем капеллу.

Кардиналы начали неохотно расступаться.

— Постойте!

Мортати шел к ним по центральному проходу, оставив камерарияв одиночестве у алтаря. Кардинал, казалось, постарел еще на несколько лет. Онвыглядел значительно старше своего и так уже очень преклонного возраста.Священник шел медленно, сгорбившись под тяжким бременем позора. Подойдя к ним,он положил одну руку на плечо Лэнгдона, а другую — Виттории. Девушка сразуощутила искренность этого прикосновения. Глаза старика были наполнены слезами.

— Конечно, вы можете уйти, — сказалМортати. — Конечно… — повторил он и после короткой паузы произнес: —Я прошу лишь об одном… — Кардинал долго смотрел в пол, а затем, сноваподняв глаза на Лэнгдона и Витторию, продолжил: — Позвольте мне сделать это. Ясейчас выйду на площадь и найду способ все им сказать. Пока не знаю как… но явсе им скажу. Церковь должна сама покаяться в своих прегрешениях. Мы самидолжны изобличить свои пороки.

Поворачиваясь к алтарю, Мортати печально сказал:

— Карло, ты поставил нашу церковь в критическоеположение… — Он выдержал паузу, но продолжения не последовало.

В боковом проходе Сикстинской капеллы послышался шорох, азатем раздался звук захлопнувшейся двери.

Камерарий исчез.

Карло Вентреска шагал по коридору, и его белая мантияколыхалась в такт шагам. Швейцарские гвардейцы были безмерно удивлены, когдаон, выйдя из Сикстинской капеллы без всякого сопровождения, сказал, что хочетнекоторое время побыть в одиночестве. Гвардейцы повиновались и позволили емуудалиться.

Свернув за угол и оказавшись вне поля зрения швейцарцев,камерарий дал волю чувствам. Вряд ли кому-нибудь из живущих на земле людейдовелось испытать то, что испытал он. Он отравил человека, которого называл«святой отец», человека, который обращался к нему со словами «сын мой». Карловсегда считал, что обращения «отец» и «сын» были всего лишь данью религиознойтрадиции, но теперь он узнал чудовищную правду. Слова эти имели буквальныйсмысл.

И сейчас, как и в ту роковую ночь две недели назад,камерарию казалось, что он в безумном бреду мчится сквозь тьму.