Нежность - Элисон Маклауд

и подушками. На вершине холма, у стен площади, они останавливаются и смотрят на плакаты с изображением огромных бутылок касторки. Рядом написано, что всех антифашистов насильно напоят касторкой, чтобы прочистить. Ненависти нового десятилетия разносятся ветром, как черные споры.

На подступах к рынку стоят белые быки, запряженные в телеги. Полуденный зной погрузил быков в задумчивость, они неподвижные и тяжелые, как мрамор. На каждом – ошейник с серебряными бубенцами, рога и хвосты убраны красными кисточками. В редкие мгновения, когда первобытная апатия покидает быков – когда они отгоняют хвостом мух или склоняются, чтобы попить из колоды, – бубенцы на ошейниках звякают, а кисточки дергаются и мелькают, к восторгу ребятишек-зевак.

Рядом под большими яркими зонтиками сидят старики и старухи, продают всевозможные товары, а на площади обнаруживаются интересные лавчонки. Английские гости покупают себе холодные напитки и миндальные пирожные – от подъема на гору они проголодались.

Она смотрит, как ее любовник приобретает бутылку золотого растительного масла, голову сыра причудливой формы и связку сосисок; он оборачивает сосиски вокруг шеи, как бусы джазовой певицы, и оба смеются. Она покупает прекрасную цветную бумагу для себя и кукольный сервиз для Бриджет и Хлои. Вместе с Лоуренсом выбирает красное вино в бутылях – длинная шея, большой круглый живот.

Больше всего народу, кажется, в лавке, похожей на пещеру, полной глубоких деревянных ящиков с разнообразными макаронными изделиями всевозможных форм и размеров и разных цветов. Лоуренс покупает большой мешок коричневых пенне. Договорились, что вниз по склону Лоуренс понесет Нэн на руках, а в тележку они сложат покупки. Роз набирает десяток разных видов макарон, чтобы девочки могли нанизать из них бусы и браслеты.

Когда они наконец возвращаются в Виллино Бельведере, он заходит лишь попить воды и оставить Нэн, которая им неизменно очарована. Он продолжает путь вниз по склону, через оливковые рощи на виллу «Кановайа», где, по его словам, сейчас работает над циклом стихотворений о черепахах. Он снимает головной убор и обмахивает лицо. Она видит, что у него за ухом огрызок карандаша. И говорит с озорной улыбкой: она очень рада, что черепахи оказались такими услужливыми. Как это прекрасно, что супруги-черепахи послужили для него музами.

– Боюсь тебя шокировать, – отвечает он, – но я подозреваю, что эти черепахи вовсе не венчаны.

И дергает ртом в улыбке.

Начинается дождь, и они вздымают к нему лица ради прохлады. Дождь будет недолгим. Прежде чем отправиться дальше вниз по холму, в ее бывший дом, он притягивает ее к себе в дверях, под покровом виноградных лоз. Губы у него твердые и соленые. Он вернется вечером, если она его примет.

– Ты должен приходить ко мне каждый вечер, – говорит она. – И еще нас ждут вылазки. Приключения.

Она смотрит, как он уходит под дождем, и знает, что он не обернется, не махнет рукой, не приподнимет старую соломенную шляпу. Она знает: открытие, что он нуждается в ней, заставит его где-то в глубине души горевать или даже злиться; он пожалеет, что его оборонительные сооружения писателя прорваны. Поцелуй и яркая судорога прощанья, мгновенный оргазм разрыва, / Затем сырой одинокий путь, до следующего поворота. / А там новая встреча, и снова разлука, вновь развал надвое, / Вновь задыхаться в заключении…333

Она же, наоборот, восстановила силы. В груди все еще вибрирует радость этой ночи. Радость, хотя когда-то она решила, что отныне уделом ее будет стоицизм, что она будет лишь терпеть жизнь.

Она входит в дом и, пока у детей тихий час, заново расставляет мебель и прибирает свою комнату, чтобы, когда он придет, здесь было красиво. Закончив работу, она поднимает взгляд и обнаруживает, что к суду обращается мистер Гриффит-Джонс, адвокат обвинения. Он вещает серьезно, тяжелыми, обдуманными словами.

– Господа присяжные, на данный момент у вас уже не осталось никаких сомнений, что это дело имеет огромную важность – как для издательства «Пингвин», так и, как вы справедливо подумали, для литературного ремесла, а также и для публики. Его последствия выходят далеко за рамки конкретного вопроса, на который вам предстоит ответить. Поскольку речь идет о вопросе такой важности, я не собираюсь занимать, скажу больше, зря тратить ваше время, отвечая на пункты дискуссии, выдвинутые против меня. Довольно просто, особенно в деле такого рода, потешаться над обвинением, высмеивая поведение и наблюдения противной стороны. Но другая сторона может ответить тем же.

Роз прищуривается. Она очень сомневается в этом.

– В заключительной речи моего уважаемого друга подчеркивалось снова, и снова, и снова, что обвинение не вызвало ни одного свидетеля для ответов свидетелям защиты. Господа присяжные! Закон абсолютно ясен: свидетели-эксперты в своих показаниях должны ограничиваться литературными, художественными или иными достоинствами книги.

Что касается литературных достоинств этой книги, я сразу признал, как вы помните, что Лоуренс – выдающийся писатель. Я никогда не сомневался в честности его намерений. Я никогда не оспаривал, что книга обладает определенными достоинствами. По этим вопросам обвинение никогда не дискутировало. А следовательно, для обсуждения этих вопросов было бы совершенно излишне и избыточно вызывать свидетелей обвинения. Видит бог, свидетели, которых уже вызвали, и так заняли достаточно вашего времени, чтобы я еще просил позволения на вызов дополнительных свидетелей, которые скажут то же, что я объяснил с самого начала.

По вопросу о том, является ли эта книга непристойной, господа присяжные, я не могу вызывать свидетелей, поскольку закон разрешает мне вызывать их только по поводу литературных и прочих достоинств книги.

Он искусный лицедей, думает Роз.

– По сути, вам нужно ответить только на два вопроса. Первый: является ли эта книга непристойной? Второй вопрос, который встает только в случае, если вы ответите утвердительно на первый: можно ли сказать, что публикация книги служит общественному благу, потому что она служит интересам литературы? Возможно, не так просто отделить одно от другого.

Мой друг мистер Гардинер сообщил вам: чтобы «развратить или растлить», как в случае с непристойностью, подобное воздействие должно изменить характер человека, подвергшегося развращению или растлению. Но разумеется, это не может быть правдой. Можно решить, что книга способна развращать и растлевать, не указывая при этом на конкретное лицо, читателя, который после ее прочтения немедленно отправился вступать в половую связь.

Господа присяжные, должны существовать определенные стандарты, которые надлежит поддерживать; определенные стандарты морали, определенные стандарты языка и общения, определенные стандарты поведения, необходимые для благосостояния нашего общества. Должны быть стандарты уважения, уважения к обычаям, принятым в обществе; уважение к поведению, одобряемому обществом; уважение к чувствам других; уважение, как можно догадаться, к интимности, приватности отношений