Магазинчик бесценных вещей - Лоренца Джентиле

– Могли бы просто меня набрать, – отвечает она, не понимая, что ей делать с этим листочком.

– Мне нравится писать на бумаге, это дарит ощущение, что я оставляю в этом мире след.

Аделаида с дочкой аплодируют, к моему огромному стыду.

– Ладно, пойдемте, – говорит Аделаида, спасая меня из затруднения.

– Только не закрывайте дверь, поэтессы! – кричит нам вслед Шерсть-С-Примесью-Шелка, направляясь к подсобке. – Может, еще кто-нибудь зайдет. – И добавляет шепотом, но так, что все равно слышно: – Тот, у кого поменьше идей и побольше денег.

Когда мы выходим, Аделаида просит меня оставить свой номер и ей.

– А тебе-то зачем? Можешь просто спуститься и постучать, – отвечаю я. – Я живу прямо под вами.

– Постучусь – не успеешь оглянуться! – говорит она и хватает меня за руку. – А знаешь, лучше ты прямо сейчас поднимайся к нам. Хочу показать тебе свои творения.

14

Двадцать два года я не видела другого дома, кроме Крепости и бабушкиной квартиры. Я воображала их, эти чужие жилища, как воображала и чужие жизни. Я пожирала глазами дома, которые мелькали в фильмах, примечала каждую подробность: где герои держат ключи, какой у них на кухне холодильник, есть ли ковры или кровать с балдахином (я бы тоже такую себе хотела), на каком этаже живут, есть ли у них сад. В кино дома, как зеркала, отражали характер своих обитателей, но в жизни, как дала мне понять работа, все не совсем так. Реальные дома обнажают самые непостижимые стороны нашей души и порой удивляют даже своих хозяев.

Гостиная Аделаиды вся заставлена растениями и игрушками, повсюду разбросаны платья всевозможных цветов и фасонов, с рисунками, вышивкой, из тюля и шелка. Холодильник сверху донизу обклеен стикерами и открытками, стопка квитанций служит подставкой для кактуса, на седле детского велосипеда балансирует десяток книг. В середине комнаты стоит диван, обитый голубым бархатом оттенка «электрик». Так хочется на него плюхнуться!

Больше похоже на ателье, чем на квартиру взрослой женщины, у которой растет дочь и которая перестала быть беспечным ребенком и определилась со своим местом в жизни. У нее дома беспорядок, потому что сама жизнь беспорядочна. Полная противоположность моей квартиры, в которой все лежит на своем месте и нет следов чьего-либо присутствия, кроме моего.

Арья бросается к платью канареечного цвета и прячется в его тюлевой юбке.

– Вот они, мои творения, – произносит Аделаида, с гордостью показывая мне свои наряды. Каждую минуту свободного времени она посвящает им, сама их придумывает и шьет. У окна стоит стол со швейной машинкой.

Аделаида рассказывает мне, что работает продавщицей в сетевом магазине одежды быстрой моды, но что на самом деле ее вдохновляет, так это шитье. Она поднимает с дивана желтое платье и прикладывает к себе. У него мягкий лиф и широкая юбка с оборками, из-под юбки доносятся визги спрятавшейся Арьи. Оно просто великолепно.

– Двадцать четыре часа труда. Шелковый тюль. Полностью ручная работа. Потрогай…

Я тянусь к платью пальцами и не могу поверить: на ощупь оно как облако.

– Давай вылезай, – выгоняет Аделаида дочку. – У тебя свои есть.

Арья выбирается из-под юбки и убегает в спальню. На мгновение я представляю, как было бы хорошо, если бы это была моя жизнь.

– Выходит, ты из тех, кто может собрать шкаф, не обругав все сущее на чем свет стоит? – спрашивает Аделаида.

– Я из тех, кто ругает исключительно себя.

– А можешь помочь нам собрать книжный шкаф?

И она показывает мне небольшую, но увесистую коробку, спрятанную за диваном.

– Когда я заказывала шкаф, я рассчитывала, что придет шкаф, а вместо него пришло вот это. Тут самая большая деталь длиной двадцать сантиметров, а «Лего» я всегда терпеть не могла.

– Дай-ка гляну, – отвечаю я, почувствовав себя чуть сильнее и взрослее, чем минуту назад, просто потому, что могу ей помочь.

Доставая детали из коробки, я понимаю, что это не настоящее дерево, а березовая фанера, в которой даже нет отверстий для шурупов. Как такая хрупкая конструкция, сквозь которую без труда пройдет шуруп, сможет выдержать вес не одного десятка книг?

– Собрать-то я его могу, но долго он не протянет. Не думаю, что в этом есть смысл. Давай так: я похожу по округе, поищу тебе другой. Уж лучше старый, но прочный шкаф, чем новый, но хлипкий. Согласна?

Она наклоняет голову.

– В смысле – походишь по округе?

– Люди часто выбрасывают вещи, которые еще можно починить. Нужно просто немного везения.

Она смотрит на меня взглядом, в котором мне видятся одновременно восхищение и недоверие.

– Можно найти неплохой, если вооружиться терпением и знать, где искать. Где искать, я знаю, а терпение – это с тебя.

Она пожимает плечами.

– Эта коробка пролежала там лет сто. Думаю, ничего не изменится, если наши книжки еще чуть-чуть подождут. Мне кажется, им даже понравилось лежать по разным углам, – говорит она, показывая на коробку. – А с этим что будем делать? Все-таки я за него семьдесят девять девяносто заплатила.

– А сделаем Пиноккио.

– То есть?

– Вырежем из него подносы, подстаканники, разделочные доски, фигурки… Или соорудим кукольный домик, – осеняет меня, когда из спальни к нам возвращается Арья.

– Да-а-а! Кукольный домик! – Она весело хлопает в ладоши.

– Решено! – восклицает Аделаида, почти такая же довольная, как и ее дочь. – Кукольный домик! Это же мечта Арьи! Спасибо тебе, правда. Мастерить мы не умеем, зато мы добрые и хорошие, да? – Она улыбается мне во все триста пятьдесят зубов.

– Конечно, – подтверждаю я, рассматривая куски фанеры, чтобы спрятать свое смущение. – Размеры подходящие, надо только нарисовать эскиз… Ручка с бумагой у вас найдутся?

Арья тут же срывается с места, готовая стать моей помощницей.

Ее пыл отбрасывает меня в детство: я снова вижу себя в Крепости, маленькой. Когда проваливалась крыша гаража, или текла труба, или ломался генератор, отец собирал совет, на котором мы с братом разбирали проблему и предлагали решения. Сам он в этом не участвовал, только принимал наши предложения, и мы с Андреа пытались их воплотить. Сразу получалось не всегда, но важно было показать, что мы в состоянии справиться сами. «Сначала думай, потом делай», – говорил он. И каждый раз, когда он это повторял, мне вспоминался Страшила из «Волшебника страны Оз»: «Мозги в этой жизни могут сослужить хорошую службу не только человеку, но и вороне»[24]. «Он бы не стал нас воспитывать, – добавлял отец, – как сейчас воспитывают наших сверстников, делая их невольными рабами Ужасной иллюзии, общества потребления, в котором больше не думают, не умеют ничего делать, не могут быть самими собой – лишь незамысловатыми вариациями базовой модели». Эти речи наполняли меня чувством собственной важности, давали уверенность, что я стараюсь не напрасно. Преуспевая в папиных заданиях, я чувствовала себя лучше.

Но вот когда нам не удавалось найти решение проблемы, он сразу мрачнел и смотрел на нас с досадой и раздражением, будто мы лично его обидели. В качестве наказания он запирал нас в кладовке, иногда на несколько часов. «Чтобы посидели подумали», – говорил он. Поворачивал ключ в замке и выключал свет снаружи. Он называл это место «мыслительной».

В кладовке не было ни батарей, ни окон. Зимой там был лютый мороз, а летом – страшная духота. Отец утверждал, что неудобство помогает не заснуть, способствует ясности мысли. Я в темноте играла в игру «Угадай консервы» – просто ощупывала банку и этикетку. Перемножала в уме большие числа. Прыгала, чтобы согреться. Пыталась откопать в памяти свое первое в жизни воспоминание. Время в «мыслительной» не двигалось с места. Взаперти мне не приходило в голову абсолютно ничего. Я будто переставала существовать. Это было хуже смерти.

– Как красиво! – визжит Арья, возвращая меня в реальность.

Эскиз кукольного домика готов, я даже не заметила, как его набросала. В груди у меня будто все опустилось. Каждый раз, когда я вспоминаю о Крепости, все вокруг темнеет и мне кажется, что я проваливаюсь в черную дыру. Даже дышать становится тяжело. До Крепости теперь как до