Из озера взметнулись молнии - Милисав Антониевич-Дримколский

стремительного потока и каменных берегов. Беснуется, как будто это поможет! — думает он о реке, как о живом существе. Он стоит на краю недостроенной плотины, смотрит на гору вырытой земли, на огромные валуны-белые, светло-голубые, серые, — их собрали по берегам реки и в притоках, добыли в каменоломне. Мы взнуздаем тебя, река, и ты станешь покорной, будешь служить нам. Гнев твой разобьется о плотину, но мощь твоя возрастет — ты морем станешь. А за плотиной превратишься в жалкий ручеек… Но река шумит, пенится, беснуется еще сильнее, она словно кричит инженеру: века не совладали со мной, не замедлили мое течение, так тебе ли я поддамся? Я живу, ты это видишь, человек, или нет? Эй ты, выскочка, я не терплю угроз! Кто ты такой? Никто и ничто! Немощен ты, а грозишь. Что тебе нужно от меня и от моих берегов? Все это мое! И эти камни, такие, какие есть — и темные, и светлые, — я изваяла и окрасила. И деревья эти, и цветы — я вспоила, да будет тебе это известно, неразумное ты существо! Моим дыханием все здесь вскормлено и оживлено. Без меня, без моих притоков повсюду кругом была бы пустыня! Понимаешь или нет? Эй ты, слушай! Откажись от своих замыслов, не надоедай мне! В гневе и озлоблении я смету, уничтожу все, что ты строишь! Неужели тебе невдомек, что ты без машин былинка, а моя сила во мне самой! И я не только жизнь, но и красоту дарю здесь всему вокруг. Посмотри! Эти стройные сосны от самой вершины до корней-все это мое! Протри глаза, посмотри, как все зеленеет вокруг меня, какое великолепие, какая буйная, яркая зелень. Одумайся, неразумный! Прочь с моих берегов!..

До чего же я устал, вообразил даже, что река гонит меня из этой долины, а я приехал сюда специально, чтобы с ней встретиться, покорить ее, заставить работать. Но она грозит мне, прогоняет, хочет сохранить первозданную красоту долины. Да, какие высокие и крутые у нее берега, сколько цветов среди скал! Даже деревца пробиваются меж камней. Какие соки находят они здесь? Чем живут? Какая мощная и страшная эта река! После разлива земля в долине становится желтой, но тем обильнее урожай. А какое разнообразие света и красок в ее глубине, в бурлящих потоках на перекатах! Форель с красноватыми пятнышками, удивительные золотистые рыбки, совсем черные рыбины, темно-зеленые раки на дне… Чудесная долина! Но что станет с рекой, когда ее перекроют плотиной? Неужели это будет означать смерть для нее и для всего, что с ней связано?

Мартин смотрит на реку, восхищается стремительностью ее течения, ее озорной игрой со встречными камнями и вдруг ловит себя на мысли, что не знает, зачем сюда пришел, что ему нужно было на стройке. Резко повернувшись, он почти бегом бросается назад, но ему кажется, что шум реки становится еще более оглушительным, гневным, пронзительным до боли в ушах, в сердце. Он закрывает уши руками, ему надо забыть утренний бег реки, звенящее ликование и плач на каменистых перекатах, злобное шипение на скалистых порогах. Сине-голубое спокойное небо раскинулось над долиной и ущельем. Может быть, и оно не хочет слышать зов и стенания реки? Мартин идет все быстрее и быстрее, он почти бежит, и, как видение, перед ним возникает горное озеро, окруженное лесом, светлый поселок на берегу. Да, прекрасная долина исчезнет, но засияет озеро, еще более величественное. Так бывает в природе, в жизни…

— Эй, товарищ Крстаничин!.. — раскатилось эхом по ущелью.

— А, это ты, Марко, куда так рано? И тебе чего-то недостает?

— Да вот вышел освежиться, товарищ директор, полюбоваться красотой ущелья и этой кипящей рекой. Хочется досыта наглядеться. Ты же знаешь, люблю я песню и природу. А ты по делам ранней зорькой, как всегда?

— Да, только и я загляделся на реку, залюбовался ее чудесным даром покорять человеческую душу. Ведь я тоже люблю природу. Только нет времени для мечтаний, времени всегда не хватает. Сам знаешь…

— Мы здесь все изменим, а ущелье останется, сохранится, как и раньше, люди будут любоваться его красотой.

— Но не будет реки, а без нее, знаешь как, не будет той красоты, что раньше.

— Найдутся источники, мы не сможем все их отнять у ущелья. Красота останется, жизнь будет продолжаться, ты знаешь это лучше, чем я.

— Как хорошо ты рассуждаешь, Марко, мудро, а вот меня одолевают какие-то странные сомнения, жалко мне реку. К добру это или нет — не знаю…

Они шли к баракам, разговаривали. Пайковский рассказывал о местных и пришлых людях, о колеблющихся, циниках, добрых и злых, вспоминал и старые времена, рабочих, заходивших к нему в харчевню, воров с городских окраин, грузчиков с самарами[8] за спиной, сгорбленных, почерневших от солнца, от тяжелых грузов и от тяжелой жизни, о бродягах в лохмотьях, умиравших от голода на городских тротуарах…

Стройка уже пробуждалась от сна.

XIII

Около восьми часов вечера после ужина и курсов для неграмотных, когда сон опустился на стройку, в одном из малых бараков, где были расставлены простые скамейки без спинок и развешаны на гвоздях подслеповатые керосиновые лампы, состоялось собрание партийной организации. Секретарь Радивое, рыжеволосый, веснушчатый, с неуклюжими длинными руками, сощурился, стараясь разобрать слова на бумажке, и его густые, вразлет брови сошлись на переносице. Потом медленно поднялся и, приблизившись к моргающей лампе, зачитал повестку дня.

Керосиновые лампы то разгораются, то чадят, и тени на стенах барака то уменьшаются, то увеличиваются, выскальзывают наружу через открытую дверь, вытягиваются по земле, искривляются, перекрещиваются. Луна нависла над стройкой, равнодушно смотрит вниз, и кажется, что она качает огромной головой. В дверь и щели между досками пробивается ее унылый свет и смешивается с желтым керосиновым светом.

— С первых же дней работы на строительстве мы столкнулись с сотней разных бед и трудностей, — хрипло, но отчетливо заговорил секретарь. — Вместо железных катков для укатки дорожного покрытия пришлось использовать самодельные — деревянные. Мы на себе тащили эти деревянные катки весом до двух тонн. Не ждали, когда нам пришлют пятитонный. Так нам приходилось работать.

— Но, товарищ Радивое, наше ли это дело — строить дороги? Пусть этим занимается дорожно-строительное предприятие, а не мы.

— Никогда же не было, чтобы такую дорогу, как наша, строили мотыгами и деревянным катком. Не слыхивал об этом от старых людей и сам не видел.

— Для нас дорога равнозначна жизни, — ответил Радивое. — По новой дороге легче подвозить строительный материал и