Ученье – свет, а не захочешь светить – заставим - Вячеслав Александрович Баймаков

комната, уставленная средневековой резной мебелью, в достаточной степени потёртости и замусоленности. На стенах полосатый гобелен — пародия на обои, чем-то напоминающий советские ватные матрацы, до сих пор иногда использующиеся в их родной клинике. Мутные зеркала, в которых троица, в отличие от всего остального, не отражалась.

На полосатом диване в полуобморочном состоянии лежит молодая женщина, одетая только в ночную сорочку, задранную до грудей, с комом тряпья между ног. Сразу понятно — роженица. Возле страдалицы хлопочет ещё одна женщина, примерно её возраста, в пышном одеянии. Юбки и руки по локоть в крови, как у мясника.

Дама по виду явно не служанка, а кто-то из членов семьи. Она что-то быстро и крайне эмоционально выговаривала страдалице на языке, очень напоминающем итальянский. При этом, видимо, одной из юбок роженицы обтирала выпачканные руки. У ног её стоял медный таз с красноватой водой.

Грузная тётка преклонных лет, сюсюкая и постоянно крестя приплод с максимально возможной скоростью, нависла над люлькой с младенцем, тоже, похоже, упакованным в одну из мамкиных юбок. Больше в комнате никого.

Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понимать: путешественники в пространстве и времени попали на непосредственное рождение Наполеона Бонапарта. А кого ещё могли им тут показать? Тем не менее от преждевременных выводов все трое воздержались, предпочитая осматриваться молча.

Вера, громко цокая набойками, подошла к новорождённому. Никто из присутствующих женщин на строевой, чеканный шаг шпилек внимания не обратил. Хотя, наверное, так и должно было быть. Они же находились в ином виртуальном срезе и для данной смоделированной реальности были чем-то сродни привидениям.

Брюнетка с провоцирующими Диму формами встала в изголовье, чтобы на всякий случай не пересекаться с пожилой женщиной, и в качестве эксперимента провела рукой сквозь люльку. Кисть прошла через предмет, как сквозь голограмму. Тогда она вошла в стену с противоположной от старушки стороны люльки и, высунув оттуда соблазнительный, практически оголённый бюст по пояс, осторожно заглянула внутрь колыбели.

Танечку же в первую очередь заинтересовал сам проход, через который они только что перешагнули. Дверная коробка портала стояла, словно вмонтированный в пол вертикальный контур, где внутри проглядывал зал их учебного центра. Она обошла эту конструкцию вокруг. С обратной стороны наблюдалась та же картинка.

Затем принялась изучать небольшое решётчатое окно, состоящее из квадратных стёклышек размером примерно десять на десять сантиметров. Вернее, её любопытство вызвала не сама рама, а то, что просматривалось за ней.

Под самым окном — поросший травой пустырь с волейбольную площадку с небольшим уклоном от дома. За ним слева — одноэтажный сарай, сложенный грубо отёсанным бутовым камнем. Справа — двухэтажное строение, в отличие от сарая оштукатуренное. И у той, и у другой постройки росло по раскидистому плодовому дереву, похожих на мандариновые. Уж больно знакомые плоды на них висели.

Обернувшись, заметила, как Вера экспериментирует с мебелью. Попробовала то же самое проделать со стеной. Рука ушла в текстуру, не встречая никакого сопротивления, хотя и видимой быть перестала. Она округлила глаза. Что-то у себя в умишке покумекала и смело шагнула в стену. Через пару шагов Танечка оказалась на улице.

Южное солнце мгновенно ослепило. Она зажмурилась, а заодно, отвернувшись от светила и сделав несколько неуверенных шагов назад, оглядела и сам четырёхэтажный дом, в который переместились.

Танечка была в шоке от ощущения реальной нереальности. Прорисовка этого средневекового мира была настолько детализирована, что женщина, несмотря на внутренние противоречия, всё же была вынуждена согласиться с Димой о невозможности доказать его виртуальность. И, продолжая осматриваться, пожалела, что она сама стала духом для этого мира. Ей так захотелось всё вокруг пощупать, обнюхать и попробовать на вкус.

Но тут из-за угла вынырнула пожилая женщина в тёмных нарядах, одетая явно не по погоде жаркого летнего дня, да ещё и с чёрным платком на голове, хотя и развязанным, но не скинутым на плечи. Её юбки выглядели не столь пышными, как у тех, кто был в доме, отчего она сделала вывод, что это спешит где-то задержавшаяся прислуга. А женщина действительно спешила. Чуть ли не бежала, тяжело и часто дыша.

Танечка, неожиданно вспомнив, зачем она здесь, бросила экскурсию и кинулась за ней, боясь пропустить всё самое важное. Но пошла не через стену, как вышла, а следуя по пятам за тёткой, проходя сквозь двери. Это заодно позволило осмотреть прихожую и лестницу на верхние этажи.

В прихожей, постоянно крутя головой, расфуфыренная исследовательница умудрилась запнуться на ровном месте о собственные ноги. Упала, чуть не сломав нос о плотную виртуальную подложку пола, тут же уяснив, что пройти сквозь стену можно, а вот сквозь пол — не получится.

Дима тем временем мучился со своим даром языкознания. Он с первых слов женщины у дивана понял, для чего ему оставили это читерное умение. Предположив, что разговор идёт на итальянском, молодой человек тут же переключился на этот язык. Но не тут-то было. Ощущение складывалось такое, что он — москаль, слушает хохлушку, гутарившую на мове. Смысл вроде угадывался, но язык — явно неитальянский.

С другой стороны, обратившись к любопытной Вере, машущей руками сквозь мебель, Дима понял, что заговорил на итальянском. А это, в свою очередь, вносило определённые трудности уже в общении с коллегами. Вернулся на исходный русский. Подумал и принялся экспериментировать с командами, управляющими даром.

Выход нашёл с первой же попытки, объявив себе, что не знает, а понимает по-итальянски. Получилось. Он опять по наитию распознавал эту непонятную речь, но при этом остался дружить с родным языком, превратившись в среднестатистического переводчика. Вот только в возможности говорить на этом языке Дима сильно сомневался. Хотя тут же успокоил себя, что в этом не было никакой необходимости.

Танечка куда-то испарилась из помещения. Вера залезла в стену, выставив на обозрение будоражащие Димино воображение завлекалки. Естественно, молодой и озабоченный самец не смог отказать себе в удовольствии полюбоваться ими поближе под благовидным предлогом осматривания новорождённого. Вот только он не заморачивался с пиететами и самым наглым образом заглянул в люльку прямо сквозь бабку, выныривая головой из её пышных габаритов.

Вера от неожиданности вздрогнула, ныряя обратно в стену. А вынырнув, сузила глазки и зловеще зашипела:

— Ты что, совсем чокнулся? Больной. Меня чуть кондрашка не хватила.

На что Дима в стиле мачо-соблазнителя томно проговорил, притом в голос, а не шепча:

— Не надо лишний раз напоминать мне о моём статусе, красавица. Я здоров, как бык. Притом, как бык-производитель, прошу заметить.

Мельком взглянув на новорождённого, его замасленный блудливый взор в упор