The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

представляется возможным, слишком многообразны для этого имперские явления, как пространственные, так и временные, даже в рамках одного столетия. Но некоторые моменты могут помочь нам выделить определенные варианты.

Различие между сухопутными и морскими империями часто считается наиболее важным не только с академической точки зрения, но и как глубокий антагонизм в мире политики. Некоторые геополитики и геофилософы, от Хэлфорда Макиндера до Карла Шмитта, даже рассматривают якобы неизбежный конфликт между континентальными и морскими державами как фундаментальную черту современной мировой истории. Давно известная проблема заключается в том, что эти два типа империи предполагаются, как правило, без доказательств, как несопоставимые. Узкие представления о "зарубежной истории" не позволяют использовать для сравнительного анализа империи исторический опыт России и Китая, Османской империи и империи Габсбургов, не говоря уже о Наполеоне или Гитлере. В действительности различие между сухопутными и морскими империями не всегда однозначно и полезно. Для Англии и Японии все было "заморским". Imperium Romanum владела как Средиземноморьем, так и внутренними регионами, простиравшимися до Британии и Аравийской пустыни. Морскую империю в чистом виде следует рассматривать как трансконтинентальную сеть укрепленных портов, таких, какие в ранний современный период строили только португальцы, голландцы и англичане. До конца XVIII века все они довольствовались контролем над прибрежными плацдармами и их ближайшими внутренними районами. Испанская глобальная империя XVI в. уже имела континентальную составляющую, поскольку ей пришлось применять методы территориального управления для закрепления своих позиций на американском континенте. Ост-Индская компания была вынуждена разработать аналогичные методы после установления контроля над Бенгалией в 1760-х годах.

Проблемы контроля возникали сразу же после того, как заморские базы превращались в территориальные колонии или дополнялись ими. Географическая удаленность от европейского имперского центра была важным, хотя и не единственным, фактором их решения. Децентрализация - одна из сильных сторон Британской империи - стала необходимым следствием трудностей связи во времена, предшествовавшие появлению телеграфа. С момента завоевания Индии Британская империя представляла собой амфибийную структуру, Левиафана и Бегемота, объединенных в одно целое. Индия и Канада были подчиненными сухопутными империями особого рода, гигантскими странами, которые в течение XIX века были открыты не менее, чем царская империя, тем, что геополитики считали современным источником сухопутной имперской мощи - железной дорогой. Логистика в век парового двигателя, на колесах и на море, не была однозначно предпочтительна ни для одного из двух основных типов. И сухопутные, и морские империи меняли свой характер по мере увеличения скорости и объема перевозок. В доиндустриальную эпоху одно и то же расстояние было легче и быстрее преодолеть по воде, чем по суше, но в конце нашего периода началась мировая война, в которой столкнулись ресурсы двух огромных массивов суши. Союзники одержали победу не из-за врожденного превосходства морских сил над сухопутными, а потому, что их торговый флот обеспечил им доступ к сухопутному промышленному и сельскохозяйственному потенциалу Америки, Австралии и Индии. Тем временем великая дуэль линкоров, к которой неуклонно готовились Германия и Великобритания, не состоялась.

Тем не менее не следует упускать из виду некоторые различия между "чистыми" сухопутными и морскими империями. Иностранное господство не имеет одинакового значения, когда оно определяет отношения между старыми соседями и когда оно возникает в результате вторжения; в первом случае оно может быть частью долгосрочного движения "туда-сюда", как, например, это происходило на протяжении столетий между Польшей и Россией. В сухопутных империях приходится прилагать большие усилия, чтобы обосновать и утвердить всеобъемлющие притязания на суверенитет. В качестве примера можно привести династические союзы, в результате которых австрийский император стал королем Венгрии, российский царь - королем Польши, а китайский маньчжурский император - великим ханом монголов. Отделение части тесно связанной империи, как правило, более опасно для центра, чем креольские автономические движения за морями. Они уменьшают территорию империи как великой державы, возможно, создавая на ее границах нового врага или сателлита соперничающей империи. Поэтому геополитика сухопутных империй отличается от геополитики морских империй. Однако не следует забывать, что и Великобритания, и Испания в эпоху атлантических революций прилагали огромные военные усилия, чтобы не допустить потери своих американских владений.

 

Колониализм и империализм

Искусственный термин "периферия", часто используемый в этой главе, имеет несколько более широкое значение, чем более распространенное "колония". В XIX веке властные элиты континентальных империй (Российской, Габсбургской, Китайской, Османской) с негодованием отвергли бы любую мысль о том, что они управляют колониями, то время как другие (например, немцы) гордились тем, что "владеют" некоторыми из них. В Великобритании настаивали на том, что Индия - не обычная колония, а нечто уникальное, во Франции проводилась резкая граница между Алжиром (частью Французской республики) и собственно колониями. Следует иметь в виду, что структурное определение понятия "колония" должно быть достаточно жестким, чтобы исключить другие виды периферии.

Термин "колония" конца XIX века имеет оттенок социально-экономической отсталости по отношению к метрополии. Однако польские территории в составе царской империи, Богемия в составе Габсбургской монархии, Македония в составе Османской империи отнюдь не были отсталыми, хотя, безусловно, являлись зависимыми перифериями, политические судьбы которых решались в Санкт-Петербурге, Вене или Стамбуле. В рамках Британской империи в 1900 г. между Канадой и Ямайкой было мало сходства. Обе страны были периферией по отношению к имперскому центру, но одна из них была демократическим самоуправляемым протогосударством, а другая - коронной колонией, в которой губернатор пользовался практически неограниченной властью от имени колониального министра в Лондоне. Во многих отношениях доминион Канада больше походила на европейское национальное государство, чем на карибскую или африканскую колонию в составе той же империи. То же самое можно сказать и о периферийных землях царской империи. На протяжении большей части XIX века Финляндия была полуавтономным великим княжеством, оккупированным русскими войсками, в котором социальный тон задавало меньшинство шведских землевладельцев и купцов, изначально говоривших на немецком языке. Таким образом, ее зависимость была едва ли такого же типа, как зависимость Туркестана, впервые завоеванного в 1850-х годах и (после падения Ташкента в 1865 г.) рассматривавшегося скорее как азиатская колония Великобритании или Франции, чем как любая другая часть царской империи. Не все имперские периферии были колониями, и колониальные границы не во всех империях были одинаково динамичными. Колониализм - это лишь один из аспектов имперской истории XIX века.

Стремительное завоевание и раздел африканского континента, новый разбойничий тон в международной политике, политическая поддержка европейских банков и корпораций по освоению ресурсов создали в конце века впечатление, что мир вступил в новую "империалистическую" фазу. Было написано немало умных вещей, посвященных анализу этого явления. В частности, "Империализм: A Study" (1902) британского экономиста