The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

и журналиста Джона А. Хобсона и сегодня можно читать как глубокий и отчасти пророческий диагноз времени. В этой литературе, включая важные работы таких марксистов, как Роза Люксембург, Рудольф Хильфердинг и Николай Бухарин, прежде всего, ставилась задача разобраться в сути новой глобальной экспансионистской динамики Европы (или даже "Запада"). При всех разногласиях в деталях все были согласны с тем, что империализм - это выражение тенденций, характерных для современной эпохи. Только австрийский социолог-всесторонник Йозеф А. Шумпетер в 1919 г. выдвинул возражение, что империализм на самом деле является политической стратегией антилиберальных добуржуазных элит или капиталистических сил, сторонящихся мирового рынка. В этом была большая доля правды. Помимо шока от нового, который поражал людей в то время, сегодня мы можем более отчетливо видеть долгосрочные преемственные связи европейских и других процессов экспансии, а также совершенно разные стимулы и мотивы, которые лежали в их основе.

Описательная концепция империализма, таким образом, имеет то преимущество, что она не привязывает человека к конкретному политическому, экономическому или культурному объяснению, поскольку означает совокупность действий, направленных на завоевание и сохранение империи. Таким образом, можно говорить о римском, монгольском или наполеоновском империализме. Это явление характеризуется определенным типом политики, предполагающим пересечение границ, игнорирование статус-кво, интервенционизм, быстрое развертывание вооруженных сил с риском спровоцировать войну, стремление диктовать условия мира. Империалистическая политика основывается на иерархии народов, которые всегда делятся на сильные и слабые и, как правило, делятся по культурному или расовому признаку. Империалисты считают, что их высшая цивилизация дает им право властвовать над другими.

Теории, постулировавшие родство империализма и капиталистического модерна, имели в виду особую ситуацию, сложившуюся на рубеже ХХ века, хотя и исключительного значения. В длинной череде империй и империализмов "первая эпоха мирового империализма" началась в 1760 году с Семилетней войны. Вторая эпоха началась около 1880 года и закончилась в 1918 году, а третья длилась от вторжения Японии в Маньчжурию в 1931 году до окончания Второй мировой войны. Вторая эпоха глобального империализма, которую часто называют Высоким империализмом, возникла в результате переплетения четырех изначально независимых процессов: (а) скачкообразной мировой экономической интеграции (ранняя "глобализация"), (б) появления новых технологий вмешательства и доминирования, (в) распада механизмов сохранения мира в европейской системе государств и (г) появления социал-дарвинистских трактовок международной политики. Еще одним новшеством по сравнению с первой эпохой стало то, что империалистическая политика больше не проводилась только великими державами, или, другими словами, великие державы позволили более слабым европейским державам получить свою долю имперского пирога. Король Леопольд II, действуя в личном качестве, смог даже переступить через голову государственных институтов Бельгии и добиться на Берлинской конференции по Африке в 1884 году гарантии того, что гигантское Свободное государство Конго станет его частной колонией.

Часто утверждается, что высокий империализм был прямым следствием индустриализации, однако все не так просто. За исключением Африки, наибольшая территориальная экспансия происходила до индустриализации той или иной имперской державы: царская империя в Сибири, на Черном море, в степях и на Кавказе, экспансия Цинов в Средней Азии, завоевание Британией Индии. Индия стала важным рынком сбыта для британской промышленности после ее завоевания. Точно так же Малайя не была постепенно поставлена под британский контроль, чтобы открыть доступ к каучуку; ее значение как поставщика вскоре после этого - это уже другая история. Правда, были и косвенные связи, например, продажа американцами хлопчатобумажной промышленности Ланкашира приносила мексиканское серебро, которое помогало финансировать индийские завоевания лорда Уэлсли. Индустриализация не обязательно толкает страны к империалистической политике. Если бы промышленный потенциал напрямую трансформировался в международную мощь, то Бельгия, Саксония и Швейцария к 1860 году были бы агрессивными великими державами. Охота за сырьем и "защищенными государством" рынками сбыта - надежда, которая неоднократно разочаровывала, - иногда была немаловажным мотивом; определенную роль она сыграла, например, во Франции. Но только в ХХ веке контроль над иностранными ресурсами стал рассматриваться правительствами как национальная задача первостепенной важности. Нефть стала главным толчком к этой стратегической модернизации сырьевых ресурсов, начавшейся в годы, предшествовавшие Первой мировой войне. До этого времени как добыча ресурсов, так и прямые капиталовложения были делом частных фирм, хотя они могли быть уверены в беспрецедентной по своим масштабам государственной поддержке. Империалистическая политика второй эпохи мирового империализма в значительной степени сводилась к получению выгодных концессий на плантации, лесозаготовки, горнодобывающую промышленность, железные дороги и каналы для частных европейских деловых кругов. В последней трети XIX века повсеместно наблюдалась общая перестройка мировой экономики. Глобализация экономики не была прямым результатом государственной политики, но находилась в двусторонней связи с ней. Сырьевые ресурсы больше не воровались, а приобретались посредством сочетания систем добычи (например, плантаций) и коммерческих стимулов. Менялся и "набор механизмов соблюдения", в том числе в зависимости от типа колонии.

Какое прямое влияние оказала индустриализация на методы ведения имперской войны? Завоевание Индии в 1800 г. все еще осуществлялось с использованием доиндустриальных военных технологий. Главные противники Уэлсли, маратхи, имели даже лучшую артиллерию (содержавшуюся за счет немецких наемников), но не смогли применить ее с пользой. Решающее значение промышленные технологии приобрели только в паровых канонерках, впервые в англо-бирманской войне 1823-24 гг. и затем в Опиумной войне против Китая в 1841 г. Второй этап колониальных завоеваний проходил под эгидой относительно простой (по европейским меркам) инновации - пушки Максима. Изобретенное в 1884 году, оно уже в 1890-е годы было способно превратить столкновения между европейскими и туземными войсками в настоящую резню. Ключевым фактором был не абсолютный уровень промышленного и технологического развития имперского центра, а способность к принуждению на месте. Промышленная мощь должна была в каждом конкретном случае трансформироваться в местное превосходство. Если бы это было не так, то Великобритания не оказалась бы в худшем положении во Второй афганской войне (1878-90 гг.), а США - в целом ряде интервенций ХХ века (Вьетнам, Иран, Ливан, Сомали, Афганистан и т.д.).

Не все империализмы были одинаково активны в XIX веке, и различия между ними не проходили по разделительной линии между сухопутными и морскими державами. В европейской системе государств на протяжении всего столетия активно действовали три имперские державы: Великобритания, Россия и Франция. Германия присоединилась к ним в качестве колониальной державы в 1884 г., но при Бисмарке она еще не проводила осознанной Weltpolitik. Это станет девизом Вильгельмов на рубеже веков, когда скромная колониальная империя покажется им слишком ограниченной. Австрия была великой державой, хотя и второго ранга после триумфа Пруссии в 1866-71 годах, и она тоже была империей, хотя и не проводила политику империалистической экспансии. Нидерланды, Португалия и Испания, ни