Фронтовой дневник (1942–1945) - Василий Степанович Цымбал

были убиты шофер и старший лейтенант, сидевшие в кабине. Гвардеец еле уволок ноги.

О русских белогвардейцах, которых в Манчжурии около 60 тысяч, и самураях-диверсантах, нападающих на наши обозы, отдельных бойцов и командиров или на небольшие команды, все чаще рассказывают всякие кровавые истории. Мы же в своем шалаше живем беспечно. И хотя нам привезли винтовки, мы все равно не трогаем их и спим, не заряжая.

Сегодня я продолжал заниматься хозяйственными делами. С Зубиловым мы выбросили из шалаша жерди, на которых невозможно было спать, потому что они своими горбылями и сучьями впивались в тело. Вместо жердей мы положили доски, на них настелили сена и все это покрыли плащ-палаткой, прибив ее к доскам гвоздями. Получилась удобная и мягкая постель. Затем я просушил одеяла и шинели, нашел и выстирал 2‑ю пару обмундирования, перетряхнул свой вещмешок и сложил в нем все как надо.

Возле моей кухни и нашей палатки со всей тайги собрались мухи. Они не дают мне писать. По вечерам Герман развлекается ими, спугивая с потолка и стен, отчего мухи роятся и гудят. Герману это доставляет удовольствие, и он называет себя пчеловодом. Сейчас этого пчеловода нет. Еще в полдень он ушел на линию искать повреждение и еще не пришел, хотя уже заходит солнце.

18 августа 1945 г.

Рассказывают, что в Японии уже сформировано третье новое правительство за эти дни. К Василевскому404 представители японского командования обращались с вопросом, почему Красная Армия продолжает военные действия, если Япония капитулирует. Василевский ответил, что, пока японцы не сложат оружие, капитуляция не будет признана. Якобы дан срок до 20 августа к 12:00.

Сегодня приехал гвардеец и привез японские трофеи: галеты и конфеты, зашитые в марлевые мешочки по 200 гр. Мы пили чай. Гвардейца мы не пустили в палатку, а сразу отправили в баню и кипятили все его обмундирование. Идет дождь, обмундирование не сохнет, и гвардеец дефилирует по лесу в кальсонах и нижней рубашке.

Вчера и сегодня мне снилась Тамара. Я совсем не помню вчерашнего сна, а сегодняшний представляю смутно. Помню, что приехал домой и сразу отправился к ней. Ни ее домика, ни самой Тамары я не нашел. Потом действие перенеслось на мою родину в Белополье. Друг моего детства Николай Бублик сказал, что Тамара вышла замуж, и указал дом, где она живет. Я бродил возле этого дома, видел на балкончике знакомую Тамарину обстановку и пытался заглянуть в комнаты. Прямо на балкончик выходило два окна и стеклянная дверь. Через прозрачные стекла я с улицы видел цветы в комнате и обстановку, но ни Тамары, ни вообще людей в комнате не было. Помню, как тревожно стучало мое сердце.

19 августа 1945 г.

Мы втроем (Зубилов, Кореньков и я) до сих пор жили в этой опасной тайге, среди болота, сопок, сосен и кедров довольно спокойно. Никаких часовых у своего берестяного шалаша не выставляли, на ночь раздевались и спали безмятежно. Винтовки наши стоят в углу, и мы мало обращаем на них внимания.

Но вот сегодня с соседней суворовской точки приехали люди за продуктами. Они рассказали нам, что спят не раздеваясь и с оружием у бока. Кроме того, они обязательно выставляют часовых.

Алексеев звонил, что они поступают точно так же. Он рассказал, что они боятся не только самураев, но и зверья. У них по ночам воют тигры, шакалы и прочее зверье, как будто у них там целый зверинец.

По линии разнеслись слухи, что пропала в этих сопках целая рота связистов и медсанбат.

Стоявшие рядом с нами бойцы из дорожного батальона пришли к нам ночевать. Они тоже боятся и рассказали, что одного их регулировщика убили, а другого ранили. Мы дорожникам отвели шалаш по соседству с нашим, а сами по-прежнему разделись и спали крепким сном, решив, что если на нас нападут из тайги, то мы не спасемся – горсточка людей, и нечего нам выставлять часовых и создавать себе лишнее беспокойство. А если нам суждено умереть, то умирают только раз. Вообще мы чувствуем себя гораздо спокойнее, чем все остальные.

20 августа 1945 г.

Пасмурный день. Собирается дождик. Утром сообщили, что японские войска капитулировали. Квантунская армия складывает оружие и сдается в плен. За вчерашний день принято свыше 100 тысяч пленных. Один только наш 1‑й фронт взял свыше 56 тысяч пленных.

Сегодня мы обнаружили в полукилометре от нас продуктовый и вещевой склады одной дивизии. Там хлеб, несколько тонн, погнил. Дымится тонны три рыбы горбуши, гниет мука. Однако кладовщик нам, кроме котелка комбижира, ничего не дал, ссылаясь на то, что мы не из их дивизии, и он не может оформить нас документами. На вещевом складе, где масса английских шинелей, американских ботинок и русского обмундирования, нам ничего не дали и не обменяли.

Вечер. Уехали последние наши соседи. Теперь самые близкие соседи – этот продсклад. В километре от нас находятся остатки медсанбата – девушки. Все мои сожители уехали к ним. Я один среди жуткого безмолвия тайги, нарушаемого неизвестно кем производимыми выстрелами, эхо от выстрелов с треском и громом проносится между сопок по лесу и замирает где-то далеко-далеко.

На дворе темно. Отчетливо слышны разговоры по телефону через наш аппарат. Я сижу на нарах. Передо мною стоит коптилка из консервной банки. Я полулежа делаю записи в дневнике. Сколько в нем этих мелких, но ярко характеризующих мою солдатскую жизнь почти повседневных записей, часть которых находится где-то в Ейске то ли у Тамары Андреевны, то ли у Лидии Григорьевны, то ли у Тамары Дюжевой. Другая часть где-то у Сурена Арутюняна и третья у меня. Сумею ли я сохранить их, собрать вместе, прочесть и обдумать? Мне бы хотелось из них написать если не книгу, то хотя бы записки об отечественной войне и моей «Одиссее», печальной и грустной, которая длится вот уже четвертый год и которой я не предвижу конца. Может быть, мы отсюда поедем еще воевать с Турцией и Ираном, если останемся живы.

Здесь, среди тайги, кишащей зверьем, самураями и белогвардейцами, я не испытывал страха и писем еще не писал, т. к., во-первых, их отправить отсюда невозможно, во-вторых, я еще не был за границей и не видел ни китайцев, ни японцев.

21 августа 1945 г.

Весь день лил проливной дождь. Мы бродим по воде. В речке, которая стала желтой и бурной, вода вышла из берегов. В нашем колодце вода пополам с глиной.