Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

Да, да... конечно, у меня есть право читать нравоучения каждому из прихожан... Но я не вижу, чтобы она предавалась греху больше, чем другие... Было бы несправедливо указывать на одну...

— А дожидаться, пока она снова принесет ребенка бог весть от кого! Ведь тут, кроме всего прочего, вопрос о ребенке. Да еще о русском ребенке.

Пастор не соглашался. Это было бы уж слишком противно. Конечно, в воскресных проповедях он бичевал порок с церковной кафедры, но затем, возвращаясь домой, ему приходилось ехать мимо пестрой лопатной армии строителей военных сооружений, стоявших группками вдоль дороги,— за стуком своей таратайки он не мог расслышать, что о нем говорили эти люди, однако по их взглядам догадывался, какого рода словечки они отпускали.

Когда родился мальчик, которого назвали Валту, Ауне было присмирела, но ненадолго. Мальчик и внешностью своей не выдал отца, так как явно походил на мать и ее родню. В общем, когда приехали солдаты, Ауне принялась за старое. Сначала у нее было несколько «интересных солдатиков», но вскоре один из них — унтер-офицер Тихон — определился как постоянный ее «жених».

Этот Тийхами был, что называется, парень не промах. Он и дневал, и ночевал у Леппэненов. Иногда приносил вина и они выпивали с Преети. Ауне давала маленькому Валту мякиш русского хлеба, и тот мусолил его, а захмелевший Преети беседовал с «будущим зятем»:

— Дочка, она, понимаешь, работница, каких мало, на поле ей равных нет. А сын наш — в Америке. Он там из самых, знаешь, из трезвенников и из мастеровых, значит, людей... Я ничуть не против, значит... ведь разве наша жизнь — этаких маленьких людишек... не все ли равно, значит, что в той ли стране жизнь, что в этой... так что, ежели дочка сама согласная...

Тийхами знал по-фински лишь несколько слов и, стало быть, мало что мог понять из рассуждений Преети. У него был орден, и однажды, когда Хенна полюбопытствовала, Тийхами жестами принялся объяснять, за что его наградили. При этом он показывал, как все было: скамейка служила ему мостом, вместо заряда взрывчатки он использовал старый башмак Преети, а бикфордов шнур заменил кусок льняного шпагата. Затем он изобразил атаку немцев и как он поджег шнур, а сам убежал. Пуля ранила его в локоть. Тийхами показывал шрам, еще свежий. Хенна не переставала удивляться, а Преети, сидя на своей скамейке, клевал носом и мямлил:

— Да-а... Но тоже, я тебе скажу, когда у тебя в загоне даже пять злых свиней, то к ним сунуться ой-ой. А мой отец был батраком у Корри — и сунулся таки.

Ауне, накормив ребенка, ласкала и тетешкала его.

— Мамино дитятко... маленькое... смотрит на маму такими разумными глазками...

Опустив ребенка на пол, она поправила на себе кофточку и стала прихорашиваться, так как они собирались с Тихоном пойти погулять. Прощаясь, унтер-офицер Тихон Привалихин вытянулся у дверей, щелкнув каблуками. Преети ответил ему, с трудом подняв два пальца расслабленной руки к виску, и вовсе поник тяжелой головой. Тощий, серолицый мальчонка, только-только начинавший говорить, сидел на полу и лопотал:

— Мам-ма... сай-датик... тпруа!..

— Мама и солдатик пошли тпруа, да. Валту сидит смирно. Дедушкин сынок. Дедушка за Валту присмотрит.

Ауне с Тихоном пошли на гору Кетунмяки. Из деревни, видно, многие собирались туда же. На развилке дороги стоял Арво Теурю с новым велосипедом. Арво не ходил на Кетунмяки, да и в деревне почти не показывался, разве иногда, в воскресный полдень. Дома ему запретили водить компанию с деревенскими ребятами, и так как все это знали, то никто с ним и не заговаривал. Арво постоял, постоял в одиночестве, позвонил раз-другой велосипедным звонком и покатил обратно, домой. Он вытер пыль с велосипеда и поставил его в чистые сени, где ему, сверкающему эмалью, и надлежало стоять до следующего воскресенья.

Ауне со своим кавалером поспешили дальше, и уже неподалеку от Кетунмяки нагнали Аку Коскела, который, смеясь, перекинулся с Тихоном несколькими русскими словами. На горе собралось много народу: деревенские, пришлые землекопы и русские солдаты. На широкой, открытой верхушке горы прохаживалась, так сказать, публика получше. Здесь же водили хороводы. А подальше, в кустах, располагались компании картежников и любителей выпивки, которые считались не совсем приличными. Но в этот вечер на горе было что-то необычное, потому что парни многозначительно перешептывались и перемигивались. Кто-то услужливо шепнул и Акусти на ушко:

— Там есть — которая за деньги... баба — во! Лакомый кусок! Поди погляди.

— А где она?

— Вон в той шайке-лейке, где Ууно. Ее, кажется, Вэнни откуда-то приволок. Говорю тебе, самая настоящая. Если ты не видал, какие бывают настоящие, так вот погляди.

Акусти все же не считал удобным проявлять излишнее любопытство. Девушки держались очень гордо и на заигрывания парней отвечали:

— Идите вон туда. Мы не какие-нибудь... вон там для вас то, что требуется.

Говорили, что «она» уже под хмельком. Оску Кививуори ходил поглядеть на нее и потом громко ржал:

— Нет, ребята, так, значит, зря болтают, будто марка упала в цене!

То один, то другой ходил поглядеть, потому что, хоть они и слыхали о «девках, которые за деньги», но едва кому из них случалось видеть этакую диковину своими глазами. Наконец, и Акусти пошел, подстегиваемый любопытством, хоть и было немного стыдно. «Она» была в компании мужчин, где играли в карты Ууно Лаурила и еще один, которого звали Вэнни. Никто не знал, фамилия это или прозвище, а может быть, обычное имя нарочно так перевернуто. С ними же было несколько совсем незнакомых землекопов. Аку присел на корточки, будто интересуясь игрой, а сам исподтишка поглядывал на «нее». Ее возраст было трудно определить. «Она» сидела с непокрытой головой: очень толстая коса свернута на затылке в узел, который теперь наполовину разъехался. Глаза большие, темно-карие, а вокруг глаз синяки — прямо как огромные кровоподтеки. По краям выпуклых белков проступили красные, набухшие жилки. Одежда на ней была в беспорядке, подол задрался выше колена, так что выглядывала подвязка. «Она» сильно картавила. С пьяной ухмылкой «она» все время заговаривала с игравшими в карты, называя их «п-р-р-иятелями».

— Х-ха... Лау-р-р-ила п-р-р-оигры-ывает.

Хотя Аку старался смотреть на «нее» исподтишка, он заметила его и весело подмигнула:

— Поди сюда, мальчик.

Аку покраснел и смутился. От этого «она» рассмеялась дребезжащим, надтреснутым смехом, сотрясаясь и вздрагивая всем телом. Аку попытался улыбнуться, и «она сказала:

— Миленький, хо-р-рошенький мальчик. Ка-р-рие глазки. Я люблю таких