Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

Ей навстречу гурьбой валили любопытные. «Она» им сообщила, по-мужски подкрепляя слова выразительным взглядом и жестом:

— Тампе-р-скому гуляке к-р-ышка, т-р-ам-тарарам...

Ууно сидел на пне, отвернувшись от убитого. Люди все теснее обступали его. Слышались приглушенные восклицания женщин.

Арви вглядывался в лица, в надежде, что они укажут, как ему теперь держаться. Не встретив поддержки, он сказал развязно, но все же довольно неуверенно:

— Один в могиле, другой в Сибири, как сказал Эско.

Никто не смеялся, он тоже стал серьезен. Кто-то из мужчин подошел поближе и спросил тоном многоопытного человека:

— Ну что, все ясно?

Тот, что стоял возле покойника на коленях, поднялся и сказал, вытирая руки пучком травы:

— Готов голубчик. Из-под сердца идет вроде кашица ягодная.

Все были мрачно возбуждены. Говорили приглушенно, вполголоса. Ууно сидел, угрюмо насупясь, но время от времени поднимал глаза и смотрел на людей сурово, в упор, нисколько не робея. Русские солдаты оживлено обсуждали происшествие на своем языке, показывая то на покойника, то на Ууно.

Приехал доктор. Люди расступились, но потом, пока доктор осматривал тело, снова подошли вплотную.

— Что, неужто худо? — спросил кто-то почтительным тоном.

Доктор только взглянул сквозь очки в золотой оправе — в глазах мелькнуло леденящее презрение профессионала— и не сказал ничего. Он дотрагивался до одежды Вэнни кончиками пальцев, словно боялся испачкать руки. Несколько раз он с интересом взглядывал на Ууно и наконец спросил:

— Это вы его так?

— Вы им занимайтесь, а мной займется полиция. Не лезьте не в свое дело.

Лицо доктора исказила злая, презрительная гримаса, Он рассмеялся:

— Ах-ха... отлично сказано.

Элма успела сбегать домой и позвать Анттоо. Он посмотрел на сына, потом на убитого и сокрушенно вздохнул: — Ох-хо-о...

И с горьким упреком обратился к народу:

— Ни у кого не хватило мужества отобрать у мальчишек ножи!

Ему стали объяснять, в чем дело, но Анттоо пошел прочь, угрюмый и суровый, не сказав больше ни слова и даже не оглянувшись на сына, который так и сидел на своем пне. Ууно встал, когда приехала полиция. Полицейский потребовал сдать оружие. Ууно отстегнул от пояса нож вместе с ножнами. Полицейский протянул руку, и Ууно с досадой шмякнул нож на его раскрытую ладонь.

Все присутствовавшие мужчины получили приказание явиться завтра в село на допрос. Увезти убитого взялся Лаури Кивиоя, который ездил за доктором и за полицией.

— Я не боюсь покойников.

Полицейский спросил Ууно, не нужно ли ему зайти домой, но тот коротко сказал:

— У меня всегда все при себе.

Так, с руками, засунутыми в карманы, и с чуть поднятыми плечами, он пошел впереди, бросив через плечо полицейскому:

— Пошли.

Там, где дорога огибала поместье барона, стояли Элма с Aлиной. Мать держала под мышкой сверток: еда, завернутая в «Кансан лехти». Она подала сверток сыну и сказала, стараясь, чтобы голос звучал строго:

— Это уж, я думаю, будет наконец-то последним...

Ууно взял сверток и, заметив на глазах матери слезы, угрюмо буркнул:

— Чем меньше плакать будете, тем лучше.

Алина подала сыну несколько бумажек по двадцать марок.

— На вот, раз свои-то проиграл...

Полицейский, который стоял чуть поодаль, опершись на велосипед, сказал:

— Вот каковы эти ваши сборища на горе, с танцами да с играми...

Алина сморщила губы. Выплеснув изрядный запас бранных слов, она принялась корить полицейского:

— Сами вы по горам да по лесам всякий сброд собираетe... А еще говорит... Забрал бы уж сразу и тех мазуриков... да ты с ними заодно... Воюют да разбойничают... Понагнали бродяг всяких... Да потом еще рот разевают.

Полицейский сдержался и сказал деревянным голосом:

— Та-ак. Ну, говорите, что еще хотели сказать, да и пора отправляться.

Ууно повернулся и пошел.

— Пока. Еще раз говорю: обо мне реветь нечего.

Алина так и осталась на дороге. Элма, сделав несколько шагов, остановилась и вернулась обратно к матери, тихонько всхлипывая. Вместе они пошли домой. Не говоря ни слова, с каменным выражением на скуластом, угловатом лице шла Алина, комкая в кулаке деньги, которые сын так и не захотел взять.

Лаури Кивиоя приехал на лошади, чтобы увезти труп. Понемногу люди стали приходить в себя. Пока укладывали покойника на телегу, Лаури, как всегда, хвастал:

— Я говорю, ребята, никто еще не ездил из Пентинкулмы в село так быстро, как я сегодня домчался. Сатана, Элкку не успел сказать и двух слов, как я вскочил на его «олимпию» и выехал за ворота.

С покойником он обращался довольно бесцеремонно и, тронув лошадь с места, разразился такой тирадой:

— Эх, гуляка! В последний раз ты прокатишься с шиком. Я тебя свезу на погост так, что только ветер в ушах... Хе-хей... ну, мерин!.. Дадим дроби до самого села!

Люди сразу оживленно загомонили, рассказывая друг другу, что тут было. Вокруг Арви собралась толпа—он показывал, как бьют финским ножом.

— Просто отсюда вот так — перышко под ребро... Парень полоснул, как в знаменитой песне поется.

Из гула толпы выделялся тоненький голосок Калле Крошки.

— Я что?.. Мне ни к чему, но я подумал, если ему непременно так хочется... Я никакой этой борьбы вовсе не знаю, а просто этак маленько крутанул... Я и то ждал, что он обозлится да выхватит нож... А он — вишь ты. Я его шутя повалил... Я никакой не борец, разве что ростом вот... этакий мальчишечка... но он у меня лег на лопатки, как я и говорил...

Солдаты тоже расспрашивали, как могли, что тут произошло, и им объясняли:

— Фински... понимаешь? Финский нож — р-раз! Вот оно как, ребята! Финский парень рождается с ножом и руке... Мы такой народ, что не станем долго выслушивал всякие слова, раз — и сталь вопьется. Видишь, Прохор черт, ты там был на германском фронте, но здесь у нас фронт на каждом пригорке.

— Фински... финкка... трам-тарарам...

— Финский ножик, сатана...

Все говорили как знатоки. Один из пришлых землекопов сказал:

— Однако до чего же прыткий парень, черт. Я давно не видал такого красивого удара. Ну точно молния. То есть, где я только ни был, в какие переделки ни попадал, а редко приходилось видеть человека, умеющего так ударить. Просто приятно посмотреть.

Тем и кончились гулянья на горе Кетунмяки. Многие еще приходили посмотреть на место происшествия. Некоторое время на примятой траве чернел след запекшейся крови, но потом сороки склевали ее начисто. Пожилые люди