Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

в деревне говорили между собой не без злорадства:

— Вот до чего эти гульбища-то доводят.

Старики Коскела предостерегали Аку и очень неодобрительно говорили о семье Лаурила. Они не знали, что Аку пытался ухаживать за Элмой. А теперь он и сам старался держаться подальше от девушки. Хотя приятели говорили о поступке Ууно чуть ли не с восхищением, однако в глазах пожилых людей печальная слава убийцы легла тенью на всю семью Лаурила. С тех пор Аку даже украдкой не заговаривал с Элмой. К тому же еще и старший брат резко отозвался о его друзьях:

— Если не с кем водиться, кроме бродяг да отпетых босяков, так уж лучше сидеть дома.

Хотя ему было всего лишь тридцать лет, Аксели относился к этим гулянкам молодежи с суровым осуждением, ему обидно было видеть, что люди, в особенности молодежь, бросали товарищество. Ему легко было становиться в позу моралиста, так как сам-то он никогда не любил подобных развлечений. Аку пытался отшучиваться, но это не помогало.

— Ты бы хоть изредка читал газеты. И брошюрки партийные. Пора уж тебе начать хоть немного понимать дело рабочего класса. Вот как Алекси.

— Лом да лопата научат понимать дело рабочего класса лучше, чем все твои брошюрки. Да ведь и ты же гулял. С тех пор прошло лишь десять лет.

— Да, но я не утаптывал пригорки, да еще с такими приятелями. Сам небось видишь теперь.

— Ты все ходил вокруг Кививуори.

— Ходил, где ходил.

Ууно дали пять лет, и некоторые считали приговор слишком суровым.

— Как-никак, ведь и тот шел на него с ножом в руке.

Все мальчишки долгое время не расставались с финскими ножами. Если не было настоящего ножа, годился игрушечный, выструганный из дерева. Становились друг против друга, и один говорил:

— Я в тюрьме пересчитал все кирпичи.

— Вот как? — отвечал другой и делал быстрый удар ножом, успевая в последний момент отклонить острие, чтобы не ранить противника. При этом старался ущипнуть товарища за грудь указательным и большим пальцем руки, державшей нож. Иногда возникала настоящая ссора.

— Я Ууно.

— Нет я. Моя очередь. А ты — Вэнни. Я был им уже несколько раз подряд.

И, отбросив ножи, тузили друг друга кулаками. Каждому хотелось, видите ли, быть победителем, а главное — сказать тихим, сухим шепотом:

— Вот как?

После этого случая жители деревни Пентинкулма охотно наведывались в село. Некоторое время они были незаменимы как рассказчики о том, что видели сами или знали из первых уст. Бывало, Викки Кивиоя, сдерживая нетерпеливого коня, останавливался со своей повозкой на самой церковной горе и, окликая проходивших мужчин, начинал рассказывать:

— Тпру-у, стой... стой, говорят тебе... Да, так ты слышал? Один землекоп сказал мне, что такого красивого удара он в жизни еще не видел!.. Право, говорит, приятно было посмотреть!.. Силен парень, нечего сказать. Он и на работе проворен, и драться мастак!

По дороге домой Викки все больше входил в раж. Приближаясь к какому-нибудь жилью, он хлестал кнутом, пускал коня во весь опор и, ослабив вожжи, запевал;

Били меня в пятый раз, искры сыпались из глаз. С каждой раны кровь лилась. Это просто ужасти, это просто ужасти...

Привел отец мачеху, худо стало мальчику..,

— Э-эх, са-атана!.. Давай-давай!..

Шутка ли, не где-нибудь, а в Пентинкулма был убит человек.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

I

Мартовское солнышко заглядывало в окно. Луч его упал на огонь, пылавший в печке, и пламя сразу стало бледным и бесцветным. Шипя и потрескивая, горели сырые сучья и обрезки прутьев. Элина только что кончила пилить метлы. Несколько подходящих прутьев были оставлены Вилхо — на дуги для его деревянной лошадки.

Отец лежал на прибранной кровати, отдыхая после обеда. Это у него вошло в обычай, так же как прежде у Юсси. Немножко прилечь, расправить спину было неотъемлемым правом хозяина торппы. Эти минуты были священны, и, пока отец лежал, даже дети не осмеливались ни о чем спрашивать его. Даже Ээро, которому не исполнилось еще и двух лет.

Но тут Элина, сидевшая у окна с каким-то рукодельем, порушила покой Аксели:

— Что это вдруг к нам Халме идет? Посреди рабочего дня?

Аксели отогнал от себя дремоту. Слышно было, как Халме в сенях старательно очищал ноги от снега. Затем отворилась дверь. Мастер был в своем лучшем пальто с бархатным воротником, в своей лучшей, каракулевой шапке. Он вежливо поздоровался с Элиной за руку, так как редко виделся с нею, и по своему обыкновению сказал ей любезность:

— А ты все хлопочешь и все хорошеешь.

Элина просияла, хотя и знала, что мастер говорит так лишь по своей доброте. Аксели спустил ноги с кровати. Халме остановился посреди избы, не раздеваясь, с шапкой в руках. В нем было что-то торжественное. Он заговорил, обращаясь к Аксели, но так, словно перед ним была большая аудитория:

— Вставай и одевайся. Идем сейчас же в рабочий дом. Мы должны провести мобилизующее собрание. Я сам зашел за тобой, потому что хотел лично сообщить тебе, что Николай Второй больше не царь всея Руси и уж тем более не великий князь Финляндский. Революционные песни звенят по улицам Питера.

— Нет, черт возьми... нет, черт возьми... не может быть!

— Не думаешь ли ты, что я сделал такой конец ради шутки?

В голосе Аксели звучало изумление и сомнение. На всякий случай он переспросил еще, опасаясь какой-нибудь ошибки:

— Это в самом деле правда?

— Хеллберг провел два дня в Хельсинки и оттуда звонил Силандеру. Более того, я сам лично говорил с ним по телефону. Уж одно то, что подобные разговоры по телефону вообще возможны, служит достаточным подтверждением.

— Так, значит... «Ни царской и ни божьей власти, владыка истинный — народ?»

Аксели решительно встал. Порывисто схватил он сыч новей, подбросил кверху того и другого и кинулся доставать свой праздничный костюм. Он не ушел в другую! комнату, а стал переодеваться здесь же в избе, при всех — так ему не терпелось услышать от мастера какие-нибудь подробности о событиях. Халме был настроен еще более торжественно, если вообще возможно было торжествовать еще больше. Он комментировал полученные известия и говорил о возможных последствиях.

— Во всяком случае, полицейский сенат теперь будет распущен. В глубине души я всегда был уверен в этом. Я многим обязан