Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

фамилию оставил ей Андрей. Как прежде, там будут проходить поезда, но они не принесут радости встреч, а лишь усилят страданье, напоминая о ее убитой любви. Зачем же травить душу, воскрешая пережитую боль!

Эти мысли, погнавшие ее от родного порога, и теперь помогли справиться с душевной слабостью, нахлынувшим гнетущим чувством одиночества.

Фрося уже овладела собой, когда пришла Оксана, встретила ее ясным, хотя и уставшим взглядом. Даже улыбнулась — обрадовалась неожиданному приходу. Ей нравилась эта женщина — их бригадир, — разбитная, энергичная, красивая. Бывает же вот такое влечение к человеку с первой встречи. И Оксана, присаживаясь у нее в ногах, оживленно заговорила: «Видпочываемо? Втомилася? — По интонации нетрудно было обнаружить ее ответную симпатию. — З нэзвычкы цэ. Я ж казала — пэрэпочынь, бо наших бабив хиба наздожэнэш. Заздалэгидь втяглыся в роботу — выхаращувалы шахтнэ подвирья, оцэй гуртожиток рэмонтувалы...»

Засиделась Оксана. Поговорили, своими горестями поделились. И легче стало Фросе.

После того вечера они сблизились. Рядом с новой подругой Фрося чувствовала себя гораздо лучше. Она постепенно втягивалась в работу и уже так не уставала, как первые дни, и уже ее не страшил, как прежде, подземный таинственный мир, потому что все больше и больше познавала его — эти штреки, гезенки, лавы, бремсберги, уступы, забои, камеры... Везде побывала с лопатой и метлой. Оказалось здесь и свое путевое хозяйство узкоколейка. Пришлось расчищать пути, стрелочные переводы, разминовки, канавки...

Теперь все это позади. И не ремонтники едут в шахту — добычная смена. Забойщики, проходчики, откатчики, лесогоны — бабы. На всей шахте всего-то несколько мужиков.

Увлеклась Фрося своими мыслями, раздумьями о предстоящей работе и не заметила, как падение кончилось, клеть остановилась. Значит, если не прислушиваться, не обращать внимания на непонятные, вызывающие страх своей неизвестностью звуки — можно, легко освоиться. Все, оказывается, зависит от самого себя, от того, насколько можешь управлять своими чувствами.

Шахта готовилась выдать первый после восстановления уголь. Укомплектовали новые бригады, распределили участки. Более пожилые пошли на откатку, подносить лес, на подсобные работы. А помоложе — попали к Оксане. Среди них — и Фрося. «Основная ударная сила, — как назвали бригаду на митинге перед спуском в шахту. — Резерв главного командования».

Согнулась Фрося в три погибели — пласт менее метра, — долбит грудь забоя. Обушок еще легко взлетает в руках. «Идет», как Оксана учила, по кливажу, проступающему причудливыми ветвистыми узорами. Зубок свободно входит в податливые прожилки, дробит их, и вместе с осыпью отваливаются куски антрацита. Время от времени Фрося берет лопату, набрасывает уголь на рештак. Оксана рассказывала, что когда-то здесь работала врубовка — стальная машина. А теперь — пока не обзавелись механизмами — надежда на обушок.

Фрося вовсе не хочет думать о толще земли, нависшей над ее жизнью. Иначе тогда сама себе кажешься до обидного малой, беспомощной букашкой, которая каждое мгновение может исчезнуть навсегда, раздавленная страшной тяжестью. Но эта тяжесть ощущается каждой клеточкой тела. Фрося посматривает на тусклые огоньки, мерцающие в отдалении, бодрится: ведь работают же другие женщины и не боятся. Чем же она хуже их?!

Однако сравнение говорило не в ее пользу. Она не догадывалась, что это бунтует, не хочет примириться с теснотой и теменью подземелья ее привыкшая к простору, напоенная вольными ветрами, обласканная солнцем душа степнячки. И мысленно корила себя.

Фрося все время присматривается к шахтеркам. Они чем-то напоминают крутоярских баб — напористых, крикливых. Только у этих больше суровости, лихой, отчаянной удали, какой-то колчедановой крепости в характерах.

Рубит Фрося уголь. То на коленях пристроится, то на боку — не выпрямиться в забое, не стать во весь рост. Тяжелее стал обушок, а все же — рубит. Не может она уступить напарницам по бригаде. Их рабочие места — выше. Мимо Фроси по качающимся рештакам плывет и плывет добытый ими антрацит.

Нельзя сказать, чтобы Фросе нравилась эта трудная мускульная работа. Нет в ней красоты и праздничности. «Надо» — единственное ей оправдание. Надо возродить Донбасс из пепла и руин, вернуть ему былую славу всесоюзной кочегарки. Стране нужно топливо. Надо вдохнуть новую жизнь в мертвые шахты. Для оснащения их механизмами потребуется не один год. А уголь нужен сейчас, немедленно. Чем больше его будет добыто, тем лучше. Этого требует война. И если мужчины воюют — их заменят женщины. Потому и спустилась под землю комсомолка Нина Кузьменко на Горловской шахте имени Калинина. Тогда же забойщиком стала Мария Гришутина на шахте № 19—20. Сообщение об этом попало на глаза Фросе, когда пришлось искать новую дорогу в жизни. Так она оказалась в Углегорске. А с нею — и местные, и приехавшие из освобожденных областей Украины. Их учили горняцкой премудрости старые шахтеры. И долбят нежные женские руки неподатливую угольную твердь.

Работает Фрося, стиснув зубы, упрямо не поддается усталости. Нет у нее ни любимого, ни детей, ни домашнего очага. Все забрала война, ограбила, опустошила душу. Только не сломила, нет. Не такая она, чтобы согнуться под тяжестью бед. Твердости ей не занимать еще с поры рабочей юности, когда секло дождем и снегом, жгло морозом и летним зноем в путевой бригаде. Тогда бабушка Марфа сокрушалась: «Девичье ли дело таскать рельсы и шпалы». А ничего — выстояла. И сейчас не дрогнет.

Конечно, горами приятнее встречать и провожать поезда. Есть в этом что-то необъяснимо волнующее, словно душу наполняет светлая радость, подернутая тихой грустью. Фрося на себе испытала это чувство. Так было когда-то, еще до знакомства с Андреем.

«Андрей, Андрей... Как же ты не уберегся? Не помогли твои волшебные слова». В памяти всплыло: «Тут уж кто кого первый захватит». В голове зароились подробности их жизни: встреча у Тимофея, ухаживание, свадьба тысячи милых сердцу мелочей. Фрося снова была наедине с ним, своим мужем. Он присутствовал здесь, в каменном мешке, рядом с ней — сильный, смелый, веселый, добрый, ласковый.

«Видишь, какая у меня работа, мысленно обращалась к нему. Снова перебросила отбитый антрацит на рештак, и он, смешавшись с тем, добытым ее подругами, поплыл вниз, к откаточному штреку. — Посмотри, — продолжала Фрося разговор с Андреем. — Лне уже ни капельки не страшно. И не так тяжело, как в первые дни. А сейчас даже будто крылья выросли. Вот ведь слабая я. А голь покоряется моему обушку. И не могу назвать, что на душе: то ли радость, то ли гордость... Ты только не смейся. Правду говорю. Смотри, прошла уже сколько! Тысячелетиями прессовался пласт. Вон какой каменный стал. Не дается. А я по кливажу иду, по струе и пересиливаю его. Это меня Оксана научила новая подружка. Она до войны, пока электровозы пришли, откатчицей здесь работала. Платовыми еще держали женщин.