Два сапога. Книга о настоящей, невероятной и несносной любви - Ольга Александровна Савельева

которые будут расти на будущей даче, для которой есть уже куча нужных вещей (и лестница, и лейка, и набор инструментов), гниющих на антресолях и страдающих от собственной неприменимости. Коляска-то хорошая, постирать — и как новая.

Лара подумала, что она сама похожа на эту коляску. И на палас. Она красивая, перспективная, чуть пользованная, пыльная, но, по сути, почти новая, ждет своего часа, прозябая в ненужности.

Лара заплакала от жалости к себе так горько и страстно, как плачут только дети, потерявшие любимую игрушку. Лара снова потеряла себя. Точнее, призналась, что и не находила себя. Даже в спорте.

Лара бросила спорт, хотя по абонементу имела право ходить еще полгода, и провалилась в вязкий кисель апатии. После развода она еще трепыхалась, горела остаточными чувствами, злилась, страдала и психовала.

Каждое утро она просыпалась в вязком будничном киселе. Кисель не имел вкуса, он просто был, студенисто обнимал ее безвременьем и не проходил, как простуда, а оставался в ее жизни, состоящей из дней сурка. Лара ощущала, как жизнь утекает сквозь пальцы, но она была такая пресная и невкусная, что ее было не жаль. Даже вся еда, и супы и десерты — имели вкус и консистенцию киселя.

А теперь в Ларе выключили свет. И сказали «тс-с-с». И повесили табличку: «Не беспокоить».

Лара решила начать новую жизнь и выкинуть из дома весь хлам. К ней в квартиру вошел мужчина, которого прислала сестра, чтобы он помог вынести ненужное. На балконе у него засветились глаза.

— Вы точно решили все выбросить? — спросил он с восторгом.

— Точно, — сказала Лара бесцветным голосом.

— И лестницу? И инструменты? И палас?

— Да.

— Я бы забрал на дачу.

— У вас есть дача? — спросила Лара.

— Будет, — уверенно ответил мужчина.

Лара усмехнулась и посмотрела на него с интересом. Снегоочиститель почуял родственную душу, попробовал завестись, затеплились светом погасшие фары.

— Как, говорите, вас зовут?

— Константин.

— Костя, хотите борща?

— Борща? — Костя обернулся. — Правда? Хочу. Очень. Я один живу. На пельменях.

Лара налила борщ в две глубокие тарелки. Борщ пах чесноком. Ну надо же. Еще утром он был пресным, как кисель.

Ларе захотелось красоты. Она накрыла обеденный стол красивой скатертью, порезала сало и зеленый лук, подсушила хлеб. Поставила два красивых бокала под квас.

— Ничего себе! — сказал Костя, увидев этот кулинарный натюрморт. — Ничего себе!

— Ничего — себе. Все — нам, — пошутила Лара.

— А сколько вашему ребенку? — спросил Костя, поедая борщ с таким аппетитом, что даже вспотел.

— У меня нет детей, — призналась Лара.

— Как нет? А коляска?

— А это на дачу.

— У вас же нет дачи, — напомнил Костя.

— И у вас нет, — напомнила Лара.

Костя и Лара встретились глазами. По-настоящему. «Мы с тобой одной крови», — сказали глаза и заискрились нежностью.

Через неделю Костя и Лара решили, что рентабельней Косте переехать к Ларе, чем перевозить вещи. К весне они купили дачу, на которую перевезли лестницу, лейку, инструменты и палас.

Вещи ожили, встрепенулись, задышали вторым дыханием, почувствовали свою миссию — обуючивать новый дом.

Лара гуляла по берегу леса, на котором стоял сруб их нового дома, и думала о том, что, судя по трехдневной тошноте, скоро им пригодится коляска. Та самая, которую она не успела выкинуть. Она же почти как новая, только постирать.

Корабли

— Знаешь что сделал твой любимый Вова? — Аня так кричит в трубку, что мне кажется, я и без телефона ее услышу. — Я стою на шоссе. Пробила колесо. В машине ребенок. Стою на аварийке, знак выставила, а он едет мимо и не останавливается помочь ребенку! Своему, блин, ребенку! Ну не сволочь?

Аня захлебывается слезами.

— Сволочь, — соглашаюсь я.

— Сволочь! А ты его защищаешь, — истерит Аня.

— Ань, я не защищаю. Мне просто жаль, что рушится семья, и я прошу тебя еще раз подумать о компромиссах.

— Даже сейчас? Ты все еще советуешь подумать о компромиссах? Он не остановился, Оля. Проехал мимо жены и дочери в беде! А нас еще не развели вообще-то!

Аня находится в состоянии развода с мужем. Том самом яром состоянии, когда ты исступленно ненавидишь человека, которого любила семь лет. Аня, когда говорит о Вове, моментально превращается в старуху Изергиль: у нее сразу все лицо прорезают рвы мимических морщин, глаза зажигаются яростью, искаженный злобой рот изрыгает мат. «Как ненависть старит женщину!» — в ужасе думаю я, глядя на Аню.

Я знаю ее много лет. Маленькая, худенькая хохотушка, глазищи в пол-лица, копна светлых спутанных волос на голове. Безобидный одуванчик. Они с Вовой — одна сатана. Очень друг другу подходят. Такие легкие, яркие, интересные. Вечно по каким-то выставкам шарятся, достают билеты на закрытые спектакли, квартирники посещают. Творческая интеллигенция, в общем.

Аня художница. Пишет непохожие портреты заказчиков. Говорит, это ее фишка. Написать похоже может любой ученик Строгановки, просто усвоив правила создания портретного рисунка. А вот так, образно, необычно, сложно, через графику, через ломаные линии — это авторский стиль Ани.

Я его не понимаю, но уважаю. Она художник, она так видит. Все время знакомства (а это лет десять) предлагает написать меня. Я против. Я себя точно не узнаю в этом нагромождении нитей и линий, и мне будет грустно. Но чтобы не обидеть Аню, придется врать, что красиво. А я не люблю врать. Поэтому нет.

Но у Ани есть свои фанаты и даже постоянные заказчики. Вова тоже творческая личность. Он увлечен необычным хобби: создает корабли в бутылках. Может, видели. Лежит такая бутылка, а внутри парусник. Как? Как он там оказался? Вова знает как.

Я однажды видела, как Вова засовывал в бутылку с узким горлышком складной парусник с алыми парусами. В основании мачты Вова спрятал маленький шарнир, позволяющий наклонить мачту и сложить ее вдоль корпуса. Аккуратно, не дыша, в сложенном виде продел модель корабля в горлышко бутылки. Потянул за специальные нити, чтобы выпрямить мачты внутри бутылки.

— Вуаля!

— Ух ты! — Я восхитилась филигранной сложностью этой работы. — Восторг! Буду звать тебя Грей.

Вова стал обрезать эти нити, дернул одну неаккуратно — и одна из мачт накренилась. Вова изменился в лице.

— Вов, да незаметно, — пыталась я успокоить его. — Все равно очень красиво.

— Три недели делал, почти месяц. — Вова был откровенно расстроен.

Вова продает свои корабли через специальные сайты. Видимо, на этот корабль уже был покупатель, а со сломанной мачтой он, бракованный, никому не