Гала и Элюар. Счастливый соперник Сальвадора Дали - Ирина Эренбург

— Гала, мне нужен твой совет. Тебе нравится, как я пишу? Ты считаешь, я поэт?

Она сжала его пальцы.

— Я не думаю, что поэт — это состояние души. Каша — не каша, если ее никто не пробовал, стихи — не стихи, если о них никто не знает. Ты готов опубликоваться? Не боишься?

Несколько секунд она молчала, не отрывая от него испытующих глаз.

— Если честно, ужасно боюсь, — сказал он и улыбнулся. Улыбка у него вышла какая-то жалкая, мимолетная, и ей захотелось его приободрить.

— Хочешь, я помогу составить твой первый сборник? И если нужно, напишу предисловие. Только ты проверишь грамматику. Согласен?

— Даже не знаю, что сказать…

— Скажи «согласен».

— Не уверен, что хочу этого.

— Давай договоримся. — Гала вскочила со скамейки, встала перед ним. Ее глаза горели решимостью. — В день, когда выйдет наш первый сборник, я стану твоей. Вся, до последней жилочки. Хочешь?..

* * *

Сила желания долговечней трепета обладания. Знала ли Гала о том? Вряд ли. Подчиняясь внутренней логике чувств, она плела изысканное кружево их любви. Она — противница спешки и простоты. Именно Гала открывает для Эжена истинное единение, союз выжидания и чувственности, поэтического творчества и изысканного эротизма. Откуда Эжен черпает вдохновение? Не из мечты ли о полном обладании вожделенной женской тайны? Долгое ожидание превращается в тонкую игру чувственности. Чувственность питает вдохновение.

Ушло лето, а с ним и возможность уединяться на прогретой солнцем поляне. Дни скользили за днями и были бы похожи один на другой, не будь некой интриги, приправленной жгучими специями игры. Эжен и Гала по-прежнему выполняли предписанные врачом медицинские процедуры, соблюдали режим санатория. Но во время лежачих «прогулок» на террасе или в зимнем саду тетрадь с записями то и дело курсировала между Эженом и Галой.

— Эй, что сегодня ты мне приготовил? Покажи. Хм…

Ее глаза заскользили по строкам.

«Мои губы везде: вверху, снизу и в середине; и когда ты вздрогнешь от волнения, возьму я полный кубок и припаду к нему я с наслаждением».

Гала на минуту задумалась. Затем ее карандаш заскользил по бумаге.

«Интерес взаимный, — писала она, — но знай: как только получу я все свое, я прогоню тебя. Подписываюсь — Reine, королева. А как имя нахала, что возжелал меня?»

«Имя вашего рыцаря Эжен Поль Элюар Грендель».

«Я знавала одного Жежена. Не тот ли это проказник?»

«Вы ошибаетесь, госпожа. Малыш Жежен остался в коротких штанишках. Я Поль Элюар».

«Жежен умер? Да здравствует мой король Поль Элюар Грендель. Мой повелитель в плаще цвета моей крови».

«О, моя королева. Когда я увижу вас? Явись предо мною в красном плаще, в красной маске, в красных перчатках и в черных чулках».

«Подожди немного, я приду к тебе. Откину красный плащ, сброшу красную маску и красные перчатки. Я войду к тебе, нагая, странная, белая и прямая. Поправлю живые волосы и… вновь скользну в красное платье. Чтоб ты меня ни с кем не перепутал».

«Малышка-девчушка с грудью нежной. Ни с кем и никогда я тебя не спутаю. Ты единственная для меня…»

Гала продолжала настаивать на издании сборника. И вот в одном из издательств отпечатана книжечка в сто одиннадцать страниц — «Первые стихи». Гала не удовлетворена. Журнал «Le feu» публикует поэму «Безумец говорит». И этого мало для Гала — она верит в гений своего Эжена (она пока не привыкла называть его новым именем — Поль) и хочет, чтоб все узнали о его таланте и… о том, кому он посвящает свои строки. Наконец выходит в свет сборник «Диалоги бесполезных людей». Гала сама готовит предисловие:

«Не следует удивляться, что женщина, более того, незнакомка, представляет читателю эту книгу. Автор был знаком со мною какое-то время, и я с ним. Его работа представляется мне проявлением души, довольно неплохо развившейся, если можно так выразиться. На этих страницах можно все найти и, следовательно, все искать. В рифмованной форме представлены факты, которые вряд ли были поэтическими. Я благодарю автора за чудесное ощущение, доставленное этим художественным произведением» (ПСС. Pleiade. Т. 2. С. 749).

Именно так женщина благодарит поэта, она имеет на то право — ибо она Королева. Гала так и подписалась под своими словами: Reine de Paleuglén, что означает Королева Поль-Эжен-Грендель (анаграмма из Paul-Eugéne Grindel).

Эжен, отдавая себя в добровольное рабство, не сопротивляется. Он любит, а значит, безоговорочно предоставляет ей полную власть над собой; преклоняет колени перед своей королевой; отдается на волю деспота, своенравного, но пленительного. Одно ее слово, улыбка, жест могут вознести его к небесам или низвергнуть в прах. Он — гладиатор, сражающийся с голодным львом раздирающего все его тело желания, рискующий собой только для того, чтобы его возлюбленная могла побороть зевоту. Он боготворит ее, он ждет ее решений, он подчиняется ей. И подчиняет ее себе. Ее тело — его игрушка, которую он заводит одним только касанием. Он знает ее «слабые» места. Вот Гала сидит в гостиной. Ее руки спокойно лежат на ее коленях. Идет концерт. Эжен останавливается сзади нее, кладет ладонь на спинку стула, на котором она сидит. Никто из присутствующих рядом даже не догадывается, что его юркий палец идет блуждать по дорожке от кромки ее волос до чуть выдающегося за воротом шейного позвонка и чуть ниже, где находится чувствительное «кошачье место». Даже если б кто увидел, что ж в том? Это всего лишь шутка. Но отчего ж так учащается ее дыхание, дрожат и распахиваются губы, туманится взгляд?.. Прозвучал бравурный фортепьянный аккорд, и, тихо извинившись за беспокойство, Гала спешит к выходу. Эжен выходит чуть погодя. Он знает, для его рук, для его губ — не будет преград. И ее руки, ее губы в его власти. Не надо просить, она сама расстегивает корсаж. Так кто властвует над кем? Они оба в плену страсти. И страха. Над ними завис дамоклов меч расставания. Сейчас они единое целое, но вскоре их вновь раздерут на части, его отправят в Париж, ее в Москву. Эжен и Гала своей любовью только на время заслонились от суровой правды жизни. Выздоровление не радует, ныне их пугает не смерть — они страшатся разлуки. Но как они смогут жить друг без друга?

Эжен сложил письмо, сунул в конверт. Свеча тускло мерцала в сумраке комнаты, дрожащим пламенем встречая рассвет. Он перевел взгляд на окно. Глухая стена с черными провалами окон, а над крышами — блеклые брызги звезд по вылинявшему полотну неба. Он слышал еле различимый шум одиноких повозок, хлопанье дверей. Начиналось утро, а он так и не сомкнул глаз. Снова на фронт. В холод, скуку, грязь. Снова стать частью безликой массы в серых шинелях, овцой в стаде перед бойней. Он назначен старшиной в двадцать третью роту пехотных войск. Не страх, но непреходящая усталость сдавила ему грудь, перекрывая кислород, заставляя мучиться от болей. Эжен чувствовал себя не дсвятнадцатилетним, полным планов юношей, но глубоким стариком, прожившим, может, и долгую, но никчемную жизнь. Что было у него в прошлом? Ради чего стоило жить?