Танго смертельной любви - Александра Миронова

С трудом, по грубой деревянной лестнице, она поднялась на второй этаж. Душ примыкал к спальне художника. С наслаждением сбросив мокрую и грязную одежду, Эльза с трудом взгромоздилась в до блеска начищенную ванну и включила горячую воду. Колено выглядело сплошным кровавым месивом. Опухло, в ране грязь, до сих пор немного сочится кровь. Сил на обливания ледяной водой просто не было. Через несколько секунд в тепле и комфорте она почувствовала, что расклеивается. Собравшись с духом, закрыла кран с горячей водой и открыла холодную. Моментально подпрыгнула, как ошпаренная, и пришла в себя. Промыла рану. После холодной воды стало легче. Отыскав в настенном ящике пластырь, она заклеила пострадавшее колено. Вылезла из ванны и задумалась — рюкзак с вещами остался внизу, ее сегодняшнюю одежду можно было только выбросить. Голой она вышла в спальню Альберта и распахнула его одежный шкаф. Перебрала рубашки и штаны, нашла старый комбинезон. Надела его, рукава и штанины пришлось подвернуть, и то и другое было слишком велико — Альберт был высок, с широким размахом в плечах. Но на сегодня сойдет.

Хромая, но чувствуя себя значительно лучше, Эльза спустилась вниз. Коротышка мирно спал возле затухающего камина, она подошла к нему, наклонилась и пощупала голову — жара нет, это хорошо. Подбросила пару поленьев в очаг.

Эльза походила по комнате, открывая шкафы и заглядывая во все углы — всегда предпочитала быть в курсе того, что ее окружает. Внимательно перелистала несколько книг, небрежно валявшихся на каминной полке: философия и рекламный буклет — анонс прошлой выставки художника. Эльза с интересом просмотрела его, задерживая внимание на некоторых картинах — все-таки что-то в них есть. Она не была поклонницей современного искусства, предпочитала импрессионизм за призрачность, пространство для воображения и размытую реальность, но картины Альберта однозначно обладали энергетикой и харизмой. Несли в себе тот заряд, который выделяет художника из толпы и переводит в разряд гениев. Это ее привлекало. В буклете говорилось, что очередь из желающих получить работы Альберта в частную коллекцию расписана на пять лет вперед. Эльза покачала головой — зачем ему эта глушь? Может, тоже кого-нибудь ждет?

Долго над этим она размышлять не стала. Положила буклет на камин, отхлебнула отвар, предназначавшийся Коротышке, и почувствовала, что очень голодна.

Вновь открыла шкаф, пошарила по полкам, нашла упаковку крекеров и разжевала несколько штук. Абсолютно безвкусные. Интересно, от чего Альберт вообще получает в жизни удовольствие? Или таким образом он сублимирует, чтобы потом все эмоции и страсти выливать в картины? Голод отступил. Немного поколебавшись и прихватив пачку с крекерами, Эльза решила спуститься вниз и проверить Альберта. Все-таки он был не виноват в своем благородстве и стал лишь жертвой обстоятельств.

Альберт уже пришел в себя. Он сидел на полу на шкуре медведя, которую она постелила, прислонившись к железной стойке стеллажа. Глаза ввалились, кожа рассохлась. При виде Эльзы он попытался встать.

— Проголодался? — поинтересовалась она.

Тот покачал головой. Эльза посмотрела на стакан с водой — почти пуст. Ну хорошо, значит, воду он пить может, еду она ему тоже оставит. Но объясниться все же не помешает.

— Извини меня, пожалуйста, — спокойно начала девушка. — У меня есть веские причины. В другое время при других обстоятельствах я бы так не поступила. Просто хочу, чтобы ты знал — я не причиню тебе никакого вреда, твой дом оставлю в том виде, в котором он был, ничего брать не буду. Мне нужно несколько дней где-то перекантоваться. И нет, я не могла просто попросить тебя об этом. Через некоторое время я уйду и тебя отпущу. Все причиненные неудобства я потом компенсирую.

Сквозь серый плотный скотч послышался глухой лай. Альберт смеялся.

Он что-то неразборчиво произнес.

— Что? — не поняла Эльза.

— Глупая, — удалось разобрать ей со второй попытки.

— Возможно. — Она пожала плечами и снова протянула ему пачку крекеров. — Есть хочешь?

Немного поколебавшись, он кивнул.

Эльза подошла к Альберту, достала один крекер из пачки и поднесла к губам. Тонкие, жесткие, обрамленные легкой щетиной. Они были не такими мягкими, как губы Коротышки.

Он взял крекер легко, как будто поцеловал. Затем второй, а на третьем больно укусил ее за палец.

Эльза отдернула руку и едва сдержалась, чтобы не ударить художника по лицу. Только пристально посмотрела в глаза и молча вышла из подвала.

Коротышка по-прежнему спал. Она подошла к нему, опустилась на пол, легла рядом с ним и обняла, прижавшись всем телом. Забросила ногу на его ногу, словно помечая территорию и то, что принадлежит ей. Так они засыпали много лет подряд, и ей этого безумно не хватало все эти невыносимо долгие двести восемьдесят шесть дней. Не прошло и минуты, как Эльза погрузилась в сон.

Она всегда приходила в четыре утра — можно было часы сверять. Легкая поступь идеально попадала в такт времени, которое отбивали часы на старенькой церкви, находившейся в квартале от доходного дома — настоящей городской достопримечательности.

Расположенный в самом центре, он выделялся из серой толпы непримечательных зданий, словно фламинго в стае голубей. Дом был выкрашен в тускло-розовый цвет. Его так и называли — Розовый дом. Трехэтажный, с фасадом, напоминающим ярмарочный пряник — соблазн Гензеля и Гретхен, навлекший на них беду. Фасад скрывал узкий двор и колодец с галереями, вокруг которых сгруппировались небольшие квартирки. Под двором был спрятан еще один этаж, в котором рачительная владелица — бабка Изабеллы — в свое время разместила различные хозяйственные помещения: холодные кладовые, водопровод, канализацию и даже отопление. Эта замечательная во всех отношениях женщина всегда шла в ногу со временем, местами даже опережая его. С девизом «Я всегда прохожу дополнительную милю, потому что на ней никогда никого нет» она сумела не просто преуспеть в мужском мире строительного бизнеса, но и вытеснить из него всех конкурентов, застроив город однотипными бараками, выгодно отличавшимися от старых хижин тем, что в них было тепло и сухо.

Люди с удовольствием меняли прогнившие от болотной влаги дома на новые каморки. Самым выгодным в этом предложении была абсолютная доступность — достаточно было просто подписать договор, по которому они меняли свои жилища и землю, где те стояли, на новую современную постройку.

Пятнадцать лет спустя бабка Изабеллы владела всем городом. Она выстроила доходный дом в центре — тот самый пряник, в одной из комнат которого теперь проживала ее внучка.

Изабелла никогда не встречала своих родителей. Эта тема была табу в ее разговорах с бабкой. Все, что удалось подслушать украдкой в перешептывании горничных, были странные слова «мезальянс» и «дурная кровь». Изабелла никогда не задавала вопросов. Она росла тихой и послушной девочкой, из тех, кого называют «маминой радостью». Она могла часами сидеть в уголке и мастерить наряды для своих кукол. Горничные, жалевшие бедную сиротку, украдкой притаскивали ей кусочки материи, и Изабелла выстилала ими своей собственный мир. Ее куклы были принцессами, прекрасными пленницами, благородными девицами, вынужденными скрывать свое происхождение. Совсем как ее мамочка. Наверняка она вышла замуж за принца и не смогла ему признаться в том, что родилась в маленьком городке у безродной матери. Дальше логическая цепочка, как правило, обрывалась.