Чёрная кровь Сахалина. Каторжанин - Александр Башибузук

Я резко вынырнул из раздумий.

– Сколько отсюда ходу до Тымова?

– Дык… – Старик на мгновение задумался. – По реке – два дня, без ночей знамо, а землицей, почитай, четверо. А тебе куда надоть, мил-человек?

– Погоди, Фомич, не трынди, дай мозгами раскинуть…

Я опять задумался. В Усть-Лужье можно сидеть как минимум пару суток, расстояния здесь немалые, а японцы тревогу поднять не успели. Да и как бы они ее подняли? Радиосвязью даже и не пахнет. Но ушки надо держать на макушке, мало ли чего.

Ладно, передохнём, а что дальше? Тымово не миновать, река прямо через поселок протекает, а пешим порядком нам хода нет. На рывок, ночью? Можно, благо русло там сравнительно широкое, Майя говорила, где-то под сотню метров. Тихонечко можем и проскочить. Ладно, посмотрим, не с утра снимаемся, есть время подумать.

– А скажи, Нил Фомич, как японцы у вас появились?

– Дык я говорю же! – оживился старик. – Как сбор ополчения объявили – наши мужики все записались, одни старики, бабы да дети остались. Мой Ваньша тоже ушел, дурень. Грит, свою земельку защищаем, а не чужую. И с концами… нет их и нет. А с новостями у нас сам видишь, в лесу сидим. А тута вдруг лодки с косоглазыми. Ну и наш ирод с ними… Согнали нас в кучу, а тот охвицер на чистом нашем грит: мол, так и так, все, амба, ваш генерал сдался, а Сахалин стал японским, как там… Кафуто какой-то… а вы теперь вообще никто и никак. Ну и началось… Дома подчистую вынесли, баб поголовно ссильничали, кто тому мордатому не понравился, тех вывели в лес – и того, не вернулись они. Думаю, уже и не вернутся. Бабку Неонилу пожгли, Михеичу со старухой головы срубили возле колодезя. Нас всех в коровник заперли, правда, пообещали, что отправят в Александровск, а оттуда – в Расею. Но солдатики, скажу как есть, сами особо не зверствовали, тока по приказу того мордатого охвицеришки. Ох и лютый, гад! А наш все поддакивает. Знаю, ходили они к полякам, тута, недалече, семья жила, ссыльные, политические, с гонором, но хозяева справные. Что там случилось – не знаю.

– Я знаю… – Я резко оборвал старика. – Лютый, говоришь? Сейчас посмотрим. Тайто…

– Отец?

– Давай сюда офицера. Да, со звездочками на плечах…

Через несколько минут в горницу привели старшего лейтенанта – круглолицего крепкого парня лет тридцати. На коротко стриженных волосах у него запеклась кровь, половина лица распухла и почернела, но держался японец гордо и независимо.

– Представьтесь, – спокойно приказал я.

– Старший лейтенант армии его императорского величества Муцухито Ясухиро Кабо, – на правильном русском языке представился японец.

– Вы отлично говорите по-русски. Тоже работали парикмахером во Владивостоке?

– Что значит – тоже? – презрительно скривился японец. – Я учился в Московском университете на факультете правоведения. С кем имею честь?

– А это имеет значение?

– Самое прямое! – нагло заявил лейтенант. – С бандитом я разговаривать не буду.

– Будете, – спокойно пообещал я. – Через полчаса вы будете готовы разговаривать с кем угодно, когда угодно и на какую угодно тему.

Лейтенант вспылил:

– Я требую к себе уважительного отношения согласно конвенции о военнопленных. Мы содержим ваших пленных солдат и офицеров в приличных условиях!

За окном пронзительно и надрывно, словно раненая волчица, завыла женщина. Японец сильно вздрогнул, но взгляда не опустил. Я усилием воли подавил в себе желание выпустить кишки лейтенанту.

– Хорошо. Я не буду вас заставлять выдавать военные тайны. Пока не буду. Давайте просто поговорим по душам. Тайто, помоги сесть господину старшему лейтенанту. Вам удобно? Отлично. А теперь ответьте, чем вызвана такая жестокость по отношению к мирному населению?

– Они все бандиты и преступники! – нагло бросил японец. – Сахалин – одна большая каторга. Небольшая акция устрашения для лучшего повиновения им не повредит. К тому же мы многих оставили в живых для того, чтобы передать русским властям. А все их имущество подлежит конфискации в пользу Японской империи как победившей стороны…

«Все бесполезно, мы абсолютно разные расы, и он искренне считает нас варварами, – отстраненно подумал я. – Слова здесь не помогут. Пора перейти к понятному для него общению. Боль сглаживает разницу в менталитете. Интересно, тот парень из Средневековья тоже с ним бы пробовал беседовать или сразу посадил бы на кол? На кол? А что, неплохая идея! Интересно, как он запоет, когда почувствует задницей хорошо заостренный дрын…»

Но развить мысль не успел, в горницу ворвался один из айнов и через Тайто сообщил, что в деревню со стороны леса идут вооруженные люди.

– Японцы?

– Нет, отец, ваши, то есть наши, русы…

– Уберите его…

Айны тут же выволокли японца.

– Говори, откуда идут, куда идут и сколько?

– Можа, наши мужики? – встрепенулся старик.

– Обожди, Фомич.

– Сначала одна пришел, – доложил Тайто. – Тихо пришел, но Бунай говорить, что она наших не видеть, но мы видеть. Она с бабой говорил, потом ушла. Теперь много идут. Два по двадцать или больше. Оттудова… – Айн ткнул рукой в сторону леса.

– Понятно… – Я ненадолго задумался и хлопнул Фомича по плечу. – Ну что, дед, пошли встречать гостей.

Смысла таиться уже не было, все равно бабы гостям все рассказали. А если идут открыто – значит, свои. Может, действительно местные мужики домой возвращаются? Или отряд ополченцев бегает от япошек, что тоже неплохо.

Я вышел из избы и встал прямо посередине улицы. Правда, на всякий случай прикинул, куда сигану, ежели чего не так пойдет, и открыл крышку кобуры маузера. Позади выстроились айны, Тайто пристроился рядом с важным и гордым видом. Фомич порывался кинуться навстречу гостям, но я его придержал. Местные тоже все высыпали из домов и толклись возле заборов.

Наконец на улице показались запыленные и измученные люди. Ободранные, разномастно одетые, они представляли собой печальное зрелище. Правда, два десятка солдат соблюдали нечто похожее на строй. Остальные брели как бог на душу положит. Солдаты были вооружены трехлинейками, почти все гражданские – берданками, но кое у кого мелькали «Арисаки». Многие были перевязаны, но топали сами, троих вели под руки, а позади всех тащили самодельные носилки, на которых под шинелями угадывались очертания тел.

Впереди шагал совсем молодой белобрысый офицер без фуражки, худой и щуплый, чем-то смахивающий на гимназиста, но выглядел он бодрей остальных – чувствовалась строевая выправка. Маршировал, словно аршин проглотил, и даже четко отмахивал себе левой рукой, а правой придерживал на плече ремни сразу двух японских винтовок.

То, что среди гостей есть местные, выдали женщины. Несколько баб рванули к носилкам, а остальные принялись выхватывать из строя мужиков. Над деревней пронеслись счастливые вопли, впрочем, сразу же разбавленные горестным воем.