Равенсбрюк. Жизнь вопреки - Станислав Васильевич Аристов

самым сохраняли самоуважение, а значит, и собственную долагерную идентичность, отличную от навязывавшейся нацистами идентичности заключенных.

Осенью 1943 г. в Равенсбрюк были доставлены немки Фрида Гюнцбург и Мела Эрнст. Именно по их инициативе наладились регулярные связи гражданок Германии с французскими, советскими, чешскими представительницами левых взглядов[429]. Среди коммунисток и сочувствовавших им женщин возникла сеть групп, поддерживавших постоянное взаимодействие и названная позже советскими военнопленными «Интернациональным коммунистическим кольцом». И хотя деятельность этой сети координировалась лидерами различных национальных групп[430], какая-либо организация с единым руководящим центром, которая бы объединила представительниц левых взглядов и узниц других категорий, в Равенсбрюке отсутствовала.

Деятельность «коммунистического кольца» облегчала выживание узниц в концентрационном лагере. Но его эффективность во многом зависела от той значительной роли, которую играли коммунистки в 1941–1945 гг. в лагерном «самоуправлении». Именно изменение положения политических узниц в связи с их привлечением к работе в «самоуправлении» способствовало выживанию коммунисток и примыкавших к ним женщин.

Большое значение для физического спасения многих узниц имела деятельность представительниц австрийской группы. Мария Бернер и Анна Ханд, работавшие в комендатуре лагеря, изменяли списки заключенных таким образом, чтобы перевести ослабевших на легкую работу, вычеркивали из списков тех, кого нацисты собирались отправить в другой лагерь или в газовую камеру. Бертль Лаушер, Паула Лейбль, Эмма Мауэрхофер, Анна Вамсер добывали со склада теплую одежду. Мария Буреш и другие женщины, занятые в эсэсовской столовой и кладовой, доставали дополнительные порции пищи. Хермине Юрза изготавливала обувь для заключенных, что было крайне важно в условиях тяжелых физических нагрузок, выпадавших в Равенсбрюке на долю женщин[431].

Особой подгруппой, входившей в категорию заключенных по политическим статьям, являлись советские военнопленные. Они обладали общим долагерным опытом, составляющими которого являлись антифашизм, непосредственное участие в боевых действиях и принадлежность к четко организованной и жестко структурированной, иерархичной организации – армии. За время перемещения по лагерям для военнопленных от группы отделялись предатели, что делало ее более монолитной[432]. И несмотря на то что внутри группы сохранялись фракции, имелись все предпосылки для совместных действий узниц – советских военнопленных.

Первая группа советских женщин-военнопленных (около 500 человек), состоявшая преимущественно из медсестёр, радисток, связисток, прибыла в Равенсбрюк в 1943 г.[433]. Вначале они были размещены в блоке № 12, позднее – в огороженном колючей проволокой бараке № 32[434]. Изолированное положение являлось фактором, который ограничивал возможность поддержки советских военнопленных извне, со стороны других групп. Несмотря на это, женщинам удалось наладить контакты с представительницами левых взглядов различных европейских стран. Так же как немецкие и австрийские коммунистки, советские узницы обустроили пространство той части блока, в которой располагались. Они выстроили собственную внутригрупповую иерархию, что привело к распределению обязанностей и способствовало поддержанию чистоты и порядка. В дополнение к воинским званиям причинами выделения в группе лидеров были знание иностранных языков, опыт, организаторские данные. Подобными характеристиками обладала, например, Евгения Лазаревна Клем – преподаватель истории Одесского университета, пользовавшаяся непререкаемым авторитетом среди военнопленных. Именно она устанавливала контакты с коммунистками из других стран, получала от них необходимую информацию и помощь[435]. Бывшая узница А. Н. Чарнецкая-Бойченко так вспоминала о Е.Л. Клем: «Спасибо ей, что мы выжили, потому что она нас не оставляла в беде. Она говорила: «Помните, никогда Гитлер Россию не победит. Помните, не давайте себя в обиду. Не плачьте при них, не показывайте свою слабость! Держитесь…»[436]

Постепенно сложилось зависимое положение советских женщин-военнопленных от коммунисток из Европы и солидарных с ними групп[437]. Главной причиной этого являлся временной фактор. На момент прибытия военнопленных в лагерь все значимые посты в лагерном «самоуправлении» уже были заняты депортированными ранее в Равенсбрюк немками, австрийками, чешками, польками[438]. Отрицательную роль играло славянское происхождение женщин, а также незнание немецкого языка, что не позволяло военнопленным закрепиться в лагерном «самоуправлении». Редкие назначения советских женщин-военнопленных в больницу или слесарную бригаду осуществлялись только благодаря поддержке иностранок[439].

Помимо военнопленных группа советских узниц включала «восточных рабочих», обладавших меньшими шансами на выживание в силу ряда причин. Женщины, угнанные на принудительные работы в Германию, так же, как и военнопленные, являлись славянками, а значит, не имели возможности закрепиться в лагерном «самоуправлении». Однако в их среде отсутствовали лидеры, владевшие иностранными языками и устанавливавшие контакты с иностранными узницами. Общение с представительницами других национальностей строилось у «восточных работниц» на невербальном уровне либо на русском языке, если иностранки им владели[440]. «Восточные работницы» не смогли организовать внутреннее пространство блоков, в которых размещались таким образом, чтобы это способствовало их выживанию в условиях лагерной антисанитарии. Подобная ситуация обусловливалась отсутствием у них лидеров, а также принципов, в соответствии с которыми упорядочивались действия группы. При этом женщины не имели такого уровня поддержки со стороны представительниц европейских левых взглядов, каким обладали военнопленные. Большинство из них являлись крестьянками по происхождению и прибыли из различных областей СССР, прежде всего из Украины. Они не обладали ни достаточным уровнем образования, чтобы знать иностранные языки и контактировать с другими узницами, ни широтой мировоззрения. Отсутствие опыта участия в таких структурированных организациях, как армия и партия, не позволяло им создать группу со своей структурой и моделью поведения, что осложняло выживание в экстремальных условиях. В итоге «восточным рабочим» приходилось опираться преимущественно на свой индивидуальный опыт и физическое здоровье.

Взаимоотношения внутри группы советских женщин складывались напряженно и противоречиво. Уже по прибытии в лагерь военнопленные не желали идентифицировать себя с остальными советскими узницами. Они потребовали у лагерной администрации винкель, отличавшийся от всех и подчеркивавший их статус бывших военных[441]. В результате бойкота военнопленные получили красные треугольники с буквами «SU» – «Советский Союз»[442]. Таким образом, они сразу позиционировали себя как особую категорию советских узниц, с собственной групповой идентичностью. В воспоминаниях бывших «восточных рабочих» нередко подчеркивалось отстранённое отношение к ним со стороны военнопленных-женщин[443]. Однако существовали и такие случаи, когда военнопленные становились их наставницами, рассказывали о положении на фронтах, давали различные задания[444]. Военнопленные пытались не только помочь соотечественницам, но иногда и повлиять на мировоззрение «восточных рабочих».

Причинами сложных взаимоотношений между советскими военнопленными и «восточными рабочими» могли служить как опыт военных, отличавшийся от опыта остальных советских женщин, так и возможность взаимодействия с заключенными-иностранками, прежде всего европейскими коммунистками, определявшими многое в лагере в силу их статуса в лагерном «самоуправлении». Все это позволяло военнопленным выстраивать такую модель отношений с «восточными рабочими», когда, обладая большей информацией, военнопленные как бы «просвещали» других узниц. Они могли ощущать собственное превосходство по отношению к тем, кто был угнан в Германию в качестве гражданского лица или