Равенсбрюк. Жизнь вопреки - Станислав Васильевич Аристов

Наиболее ранним примером совместной деятельности представительниц левых взглядов стало празднование наступавшего 1942 г. Семнадцать узниц из различных стран тайно собрались в одном из бараков. Они прочитали стихи на немецком языке, заявили о верности социалистическим принципам, а в итоге встречи спели «Интернационал»[468]. 1 мая 1943 г. Ш. Мюллер, О. Кёрнер, Х. Штурм, а также другие активные представительницы немецких коммунисток и социал-демократок отпраздновали Международный день трудящихся[469]. Дню взятия Бастилии – 14 июля 1943 г. – посвятили француженки свое пение «Марсельезы» и других патриотических произведений[470]. В 1944 г. к этому празднику они приурочили постановку небольших спектаклей, которые разучивались в течение долгого времени в помещениях, реже всего проверявшихся СС, – душе, туалетах. Узницы, исполнявшие «Марсельезу», были одеты в платья цветов французского флага[471]. В 1943 г. немка Алис Лессер организовала мероприятие под названием «Концерт для аккордеона», посвящённое десятилетию ее заключения в различных нацистских тюрьмах и лагерях. Кроме пения и танцев среди австрийских и немецких узниц была разыграна пантомима о судьбе юной девушки[472]. В блоке советских военнопленных также отмечались различные праздники – день памяти В.И. Ленина, Новый год и др.[473] Как и политические узницы других национальностей, пытаясь сохранить свою групповую идентичность, они пели, танцевали, читали стихи, ставили спектакли[474].

Приведенные факты демонстрируют значимость для заключенных музыкального творчества. Однако помимо него в Равенсбрюке зачастую звучала музыка, которую навязывали нацисты, транслируя ее через репродукторы. Узницы вынуждены были слушать военные марши, произведения немецких композиторов[475]. Когда женщины шли на работу или в конце трудового дня, нацисты приказывали им исполнять песни на немецком языке вне зависимости от того, владели узницы им или нет[476]. Пение женщин на родном языке являлось актом открытого вызова нацистскому лагерному порядку и жестоко наказывалось[477]. Со временем отношение руководства лагеря к исполнению узницами различных произведений несколько смягчилось. В 1944 г. старшая надзирательница Равенсбрюка разрешила заключенным петь, но только в своих блоках и только в свободное время[478]. За несколько недель до Рождества 1944 г. в Равенсбрюке появилась лагерная капелла[479].

Стихотворное творчество также было представлено среди организованных фракций политических. Зачастую оно определялось не талантом, а желанием выразить свои переживания, страдания подруг по заключению, вселить в женщин надежду. Художественные качества поэзии, песен отходили на второй план, уступая место чувству единения в экстремальных условиях и вере в будущее[480]. Даже содержание не играло порой такой роли, как сам процесс декламирования стихотворений, когда важнейшими становились голос и ритм, создававшие у заключенных ощущение их сопротивления окружающей действительности[481].

Другой чертой, характерной для лагерного творчества, являлось отсутствие материалов, с помощью которых можно было создавать произведения. Лагерная администрация запрещала заключенным иметь в наличии бумагу, карандаши, не говоря уже о музыкальных инструментах. Так, Е.Л. Клем доставала с помощью политических заключенных все необходимое для работы А.Н. Соковой, писавшей стихи[482]. Созданные произведения женщинам приходилось прятать от постоянных обысков СС в специальных тайниках[483]. Без сотрудничества узниц творчество в концентрационном лагере было бы невозможно. Примером такого взаимодействия являлся сборник стихотворений «Европа в бою», включавший произведения представительниц политических заключенных из различных стран[484].

Поэзия в Равенсбрюке оговаривала определенный круг сюжетов, укрепляя в заключенных их долагерную идентичность и позволяя им находить возможность самовыражения в символах[485], среди которых значимую роль играл «крест». С его помощью многие узницы пытались объединиться в сообщество верующих[486]. Они воспринимали свое пребывание в лагере как жертву, сравнивая ее с крестной жертвой Христа, что придавало смысл их мучениям, давало надежду на будущее.

Важное место в творческой жизни организованных фракций политических узниц Равенсбрюка занимало изобразительное творчество. С одной стороны, в рисунках женщин фиксировалась жестокая действительность, что превращало их в свидетельства преступлений. С другой – художники выражали таким образом мечты и желания солагерниц. Наиболее известными лагерными художниками были Мария Хишпанска, Хелен Эрнст, Франс Аудол, Фелисия Мартенс, Виолетт Лекок, Аат Бреур[487]. Мария Хишпанска, например, пыталась на маленьких клочках бумаги передать свои лагерные впечатления. Окружавшие женщины делали все от них зависящее, чтобы помочь ей в творчестве. «Свидетельницы Иеговы» прятали ее в блоке, где она в более сносных условиях создавала «великолепные, горькие, реалистичные рисунки о буднях Равенсбрюка»[488]. Но большинство из почти 400 произведений, созданных М. Хишпанской во время заключения, не сохранилось[489]. Ее творчество являлось одним из примеров того многообразия форм, которое характеризовало группу так называемых политических полек.

Уже в начале 1940 г. гражданки Польши пытались поддержать собственную групповую идентичность. На Рождество 1940 г. заключенные из среды интеллигенции организовали театральную постановку «Пастухи из Вифлеема», которая шла на силезском диалекте[490]. К Новому году был проведен Фестиваль польского танца. Узницы готовились к нему по ночам в течение недели в условиях строжайшей секретности. Концерт с репертуаром из народных танцев, мазурки, краковяка, полонеза, стал возможен благодаря тому, что в это же время лагерное руководство праздновало Новый год и ослабило наблюдение за заключенными[491]. К Рождеству 1941 г. и 1942 г. были приурочены так называемые «Рождественские мистерии» – особые виды театральных постановок[492]. В 1943 г. подпольная группа «Артил»[493], целью которой являлось улучшение душевного состояния заключенных с помощью культурных мероприятий, организовала конкурс по созданию гимна Равенсбрюка. В нем участвовал целый ряд польских авторов и композиторов, предлагавших свои произведения. Пробы хора и само соревнование происходили в 16-м блоке, в выходные дни, когда в лагере было меньше охраны. Однако ни один из польских вариантов не стал гимном всего лагеря[494]. 19 марта 1944 г. узницы, принадлежавшие к скаутской группе «Стены», поставили для своего лидера Йозефы Кантор сценку «Весна придет» с танцами, патриотическими песнями, стихами[495].

Особое место в многообразной и многолетней культурной деятельности представительниц польской интеллигенции и скаутов занимали проводившиеся в Равенсбрюке подобия богослужений. В 1942 г. Йозефа Кантор приняла на себя функции священника от Кунегунды Павловской, которая, несмотря на опасность, занималась духовной помощью полькам уже с 1940 г. В целях безопасности мессы проходили в первое время на третьем этаже нар одного из блоков. Лишь позднее, когда Равенсбрюк был переполнен, они начали осуществляться в различных бараках[496]. Мессы состояли из постоянной части – молитв и церковных песнопений, а также ряда дополнений – молитв, сочиненных в самом лагере[497]. В 1940–1942 гг. отсутствовал молитвенник, и потому узницы могли лишь имитировать традиционный ход литургии. Только с 1942 г., когда прибывшие женщины смогли пронести молитвенники и Евангелие на территорию лагеря, мессы стали происходить