Русская война 1854. Книга третья - Антон Дмитриевич Емельянов

интересное. Например, приглашал вас на встречу… Даже жалко, что теперь мы никогда не узнаем, что именно бы вас на ней ждало. Попытка вербовки или устранения?

Я невольно вздрогнул, вспомнив убийцу с отравленным клинком.

— А почему не использовали «Ласточку» для слежки? Раз уж цель не в первый раз уходила от наблюдателей?

— Это было не так уж часто, и поручик Зубатов решил, что не стоит зря тратить ресурсы. При том, что мы бы все равно не смогли обеспечить круглосуточный контроль с неба. Точно не скрытно от цели… Что ж, теперь я рассказал вам, Григорий Дмитриевич, почти все. Ваши выводы?

Дубельт смотрел на меня с интересом, во взгляде же полковника Хрущева было больше недоумение. А я думал о поручике Жарове… Я видел его всего несколько раз, но что мог сказать? Он точно ставил интересы и цели своего общества выше Родины. И в то же время был храбрым солдатом, ездил в рейды, пару раз в неделю рискуя жизнью. Как такое может уживаться в одном человеке? Мужество и неумение увидеть подлость в своих поступках.

— Что я думаю… — я, наконец, заговорил. — Прежде всего, вы правильно сказали, что рассказали почти все. Почти! Что насчет общего между теми участниками тайных обществ? Уверен, вы проверяли их самих, их прошлое… — Дубельт улыбнулся на этих словах, и стало понятно, что он ждет догадок от меня. Что ж, не так уж это и сложно. — Они все приехали в Севастополь уже после начала осады? Все новенькие?

— Как поняли? — довольно кивнул Дубельт.

— Волынский полк с Жаровым прибыл после… А чтобы каждый участник сообщества заметил тайные знаки и поверил в них, они ведь должны быть не старыми? Я, конечно, не специалист, но, учитывая, что все такие организации вне закона, им было бы логично менять их как можно чаще.

— Тушé, — Дубельт кивнул. — Что-то еще?

— Вы вычислили эту связь, — продолжил я, — но сделать с ней что-то было очень непросто. Учитывая, что в Севастополь приехали десятки тысяч солдат и офицеров, проверить каждого было бы просто нереально. А ведь наш агент мог бы скрываться и среди мирных гостей.

— Было и такое подозрение.

— А еще он мог просто получить информацию от кого-то из новеньких, — моя фантазия, подпитанная в будущем сотнями фильмов и книг, разыгралась. — Представьте, он давно живет в Севастополе, искренне желает нашим врагам победы, но не получается… Все планы рушатся, и опять нужно придумывать способ, как поставить город на грань поражения. И тут в одном из новых полков наш злодей узнает человека, которого раньше видел в капитуле своей секты. Важная шишка, которая знает все актуальные коды и пароли, но которой никогда не хватит воли, чтобы использовать их на что-то действительно важное. Шпион приглашает шишку на разговор, пытается убедить, но… Ясное дело, этот трус идет на попятную. К счастью, вокруг война, стреляют — совсем не сложно использовать трофейное ружье, а потом свалить случайный труп на англичан. А если замаскировать следы пыток, например, под следы поспешной попытки ампутации, то никто и не догадается, что перед смертью шишка выложил все, что знал. Он точно ничего не расскажет, а шпион теперь, прикрываясь его именем и знаниями, получает возможность управлять десятками наивных мечтателей.

— Это… — Дубельт по мере того, как слушал мой рассказ, все больше хмурился. — Это было на самом деле? Вы видели?

— Нет, просто придумал. Особенность мозга изобретателя: мы можем представлять различные варианты развития ситуации. Обычно так перебираем идеи, которые хотим воплотить в жизнь, но можно использовать этот прием и для конструирования реальности. Наверно, подобный склад ума должен быть и у писателей, по крайней мере у тех, кто умеет придумывать более-менее складные сюжеты.

— Англичане часто используют писателей как своих агентов… — задумался Дубельт, а потом как-то плавно завершил разговор.

Вот мы стоим втроем, а вот генерал уже извинился и исчез. С Хрущевым, который в отличие от шефа жандармов впечатлился моим рассказом, мы прощались дольше. Полковник уже по-настоящему приглашал заходить к ним в расположение, а также просил звать поучаствовать в каких-то операциях воздушного флота.

— Еще нет флота, только сводный морской отряд, — заметил я.

— Полноте, — отмахнулся Хрущев. — Я видел, как был впечатлен вашими «Ласточками» Михаил Николаевич. Его брат, правда, попал под влияние генерала Горчакова. А Петр Дмитриевич, при всем уважении, оказался не готов к войне. Слишком медленный, слишком нерешительный, и ладно бы как тот же Меншиков умел хотя бы обеспечить припасы для своих отрядов. Так и этого нет… Вот и пытается переложить вину за свою неудачу в последнем сражении. И выбрал для этого, к собственному несчастью, самую неудачную цель.

Хрущев грубовато хохотнул.

Мне же сначала не понравилось, что полковник вот так за глаза принижает другого человека. Но потом я вспомнил, что читал про будущего генерала, и… Он и в глаза не боялся сказать то же самое. А это большая разница.

— Что ж, будем надеяться, что вы правы, и воздушному флоту — быть, — кивнул я Хрущеву.

На этот мы окончательно распрощались, и я двинулся в сторону города. По пути неожиданно понял, что в мундире что-то топорщится, засунул руку в карман и обнаружил записку. От Дубельта…

Григорий Дмитриевич, уверен, что после того, как вы покажете себя, Александр Петрович примет вас с распростертыми объятиями. Со своей стороны прошу не отказывать ему в общении. Сам он — достойный офицер, но глава тайного общества, что так успешно работал на нашего врага, служил все-таки именно в его Волынском полку. Надеюсь, ваш острый глаз сможет заметить то, что поможет в нашем общем деле.

Довольно длинная записка. Такую незаметно не написать — получается, начальник жандармов заранее рассчитал, как я себя поведу, и свел с Хрущевым ради своих целей. Обидно, но… Дело у нас действительно общее. Продолжая размышлять об этом, я подловил одну из стоящих на краю первой линии пролетку и дальше уже с ветерком поехал в сторону Волохова. Несмотря на все случившееся, именины великих князей никто