Америго. Человек, который дал свое имя Америке - Фелире Фернандес-Арместо

не водилось. Вскоре после смерти Берарди от королевского казначейства поступили 10.000 maravedies на снаряжение флота из четырех каравелл, которые компания готовилась отправить на Эспаньолу, а также на выплату аванса ключевому персоналу флота. Но не прошло и месяца, как флот погиб в гибралтарском проливе. Америго потерял на этом деле, по его собственным подсчетам, 140.000 maravedies.

Ясно, что когда Америго поддерживал Берарди – вначале рекомендуя его Медичи, а затем уже самостоятельно подключаясь к бизнесу – рассудительность, которой он славился во Флоренции, покинула его. Если он и не скатился до уровня «торговца маринадом», как это привиделось Ральфу Уолдо Эмерсону (стр. 266), то превратился в мелкого торговца со славным прошлым, который зарабатывал на жизнь снаряжением и обеспечением флотилий, отправлявшихся в дальние путешествия куда-то на край земли. Работы стало меньше после утраты Колумбом доверия и потери Фердинандом и Изабеллой интереса к атлантическому проекту. Ничего осязаемого в этот критический момент не принесли Америго и сохранившиеся отношения с Лоренцо ди Пьерфранческо. Не позднее чем с 1497 года дела Медичи вел Пьеро Рондинелли, не упоминая при этом Америго. Рондинелли прибыл в Севилью в 1495 году уже в статусе одного из сотрудников Медичи. Он занимался торговлей рабами вместе с Донато Никколини, который настойчиво убеждал Лоренцо ди Пьерфранческо отказаться от услуг Каппони. Конкуренция внутри флорентийского сообщества увеличивалась по мере того, как расширялся его состав. Другие члены кружка Колумба, однако, продолжали дружить с Веспуччи. Франческо да Ривароло, генуэзский банкир в Севилье, и Гаспар Горрисио, друг Колумба и его духовник, продолжали вести с ним дела и одаривать его своей милостью. После смерти Горрисио Ривароло подал прошение о возврате денег, которые он ему ссудил, для передачи их Америго[125].

Из торговца в мореходы

Итак, трансформация Веспуччи из агента, зарабатывающего на посредничестве во Флоренции, в крупного и работающего по разным направлениям торговца в Севилье обернулась для него решительной неудачей. «Слава и честь» ускользали; не сделав состояния, он умножал долги. Даже если бы он не нуждался в смене занятий, то мог ощутить, что торговля ему чужда, это занятие не для него. Самооценка торговцев носила двусмысленный характер. С одной стороны, они настаивали на благородстве своей профессии. Книги некоторых из них, написанные в оправдание своей профессии, по пафосу не отличить от рыцарских, – в них давались наставления по достойному поведению и утверждалось, что торговля учила добродетели, ибо выгода в ней была следствием высокой репутации. Одна из причин, почему сюжет Тобиаса и Ангела[126] стал привычным для позднего средневекового искусства, заключалась в том, что торговцам нравилось изображение кого-то из их рядов в божественной компании.

С другой стороны, статус профессии Веспуччи оставался невысоким. Большинство людей продолжали связывать знатность с рыцарством и умением владеть оружием или же с кровью и древностью рода. В Испании вызов этим отживавшим понятиям бросило образование как средство обретения благородного статуса; рост числа чиновников и юристов с университетскими дипломами также внес свою лепту в аргументацию. Обычная торговля не помогала добиваться в Испании того высокого авторитета, что был достижим в пропитанной коммерческим духом Флоренции. До середины 16-го века торговец в Испании не мог надеяться на получение дворянского титула.

Севильские стандарты не были настолько консервативными, как в остальной части страны. Герцоги Медина Сидония, владея небольшим флотом, занимались перевозкой соленого тунца и снабжением африканских гарнизонов. Герцоги Медина Сели занимались промыслом и переработкой тунца. Но если аристократ мог заниматься торговлей, то торговцу стать аристократом было совсем непросто. Отдельные личности, включая итальянских иммигрантов прошлых поколений, сумели этого добиться, накопив крупные состояния и вступив в браки с девицами из высших сословий[127]. Для Веспуччи, однако, в сложившихся к концу 1490-х обстоятельствах такие возможности были недостижимы. Манящие перспективы обещало не финансирование и снабжение флотилий, но путешествия на них. И пример Колумба это доказывал. Когда Колумб вывел в море свои корабли, он вывел на новую орбиту и свою карьеру. Даже последующие неудачи не разрушили ее до основания; и в униженном состоянии он сохранял свои титулы и всеми силами держался за нажитые богатства.

Жизненные пути Америго и Колумба сплелись в неразрывный клубок. К 1499 году покровители окончательно разочаровались в Колумбе, а друзья стали от него отворачиваться. Он не выполнил ни одного их своих обещаний. Он не нашел короткого пути ни в Азию, ни даже к какой-нибудь коммерчески выгодной ее части. Он вовлек корону в еще одну весьма затратную конкисту бесполезных земель с туземцами, подобную «присвоению» Канарских островов, но без перспектив извлечения прибыли. Он привез совсем немного золота с неясными перспективами дальнейшей добычи. Его заверения, что Эспаньола – это рай на земле, растворились в едком дыме раздражения. Его гарантии мирного настроя аборигенов звучали предсказанием войн и пролития крови. Он, по сути, оставил свои административные обязанности и передал Эспаньолу в руки мятежников и повстанцев. Он заставил своих людей клясться, что Куба – часть материка, но каждый, кто мог свободно выражать свое мнение, был уверен, что это остров. В нем всё более явственно проступали признаки паранойи. Его отчет о третьем пересечении Атлантики 1497-8 годов, если выражаться откровенно, был похож на бред – полный хаотичных мечтательных отступлений, параноидальных ламентаций и спекуляций на тему о земном шаре-жемчужине с раем на кончике имеющего форму соска протуберанца. К нему, по его утверждению, он приблизился, но не сумел покорить. Дознаватель, посланный испанской короной в октябре 1499 года расследовать поведение Колумба, отправил его на родину закованным в цепи.

И всё же у Колумба оставались две причины сохранять оптимизм. Во-первых, его неудача в поисках Азии могла быть результатом некомпетентности, а не фундаментальной ошибки. Вера в существование западного пути в Азию, как ни удивительно, выросла после постигших его неудач; по меньшей мере, генуэзский искатель приключений показал, что находящийся к западу океан можно пересечь, и на западном берегу имелись гавани, где можно бросить якорь. Даже если мир слишком велик, чтобы можно было «в один присест» добраться до Азии, двигаясь на запад, то вторым рывком навигаторы могли добраться до цели. Во-вторых, в своем третьем путешествии Колумб нашел на побережье современной Венесуэлы места, где было много жемчуга – больше, чем где-либо еще.

Фердинанд и Изабелла, казалось, испытали смущение, когда Колумб предстал перед ними в цепях, но вынесли хладнокровное суждение относительно «рыночной стоимости» самого адмирала. Ему нельзя оставлять монополию на трансатлантическую навигацию. Судя по всему, хотя это не отражено явно ни в одном из сохранившихся документов, они решили, что Колумб не выполнил своих обещаний и тем нарушил