Когда расцветает опал - Вероника Янушкина

практически уверена в вашем очередном сговоре! Вы устранили её! Я ведь неопасный соперник! Слишком глупая и бесталанная!

Лицо тен Хемсворта напоминало маску, высеченную молнией из куска льда. Вспышка, и перед садовницей стоял незнакомый мужчина. Сапфировые кристаллы глаз помутнели, будто учитель ослеп.

— Давно так думаешь?

— Все пять лет. И до сих пор не верю, что ты покинул башню ради меня. Нет, нет, конечно. Это какой-то хитроумный план, где я — параметр в уравнении, предназначенном для решения глобальных целей. А Корран вообще нежелательное обстоятельство. Довесок, от которого бы ты с удовольствием избавился, да не рискнёшь ссориться с его отцом, верно?

Вопрос остался без ответа.

Щелчком развеяв защитный купол, Ильхан тен Хемсворт быстрым шагом покинул комнату.

Саша захлопнула дверь.

Сам захотел услышать ответ! Вот и получил!

Дерья прекрасно понимала, что у кайхала были тайные планы! Сколько раз она видела, как мужчина что-то читал в свитках, писал и «отсылал» в белёсом вихре! Полупрозрачное облако исчезало высоко в небе и, значит, «адресат» находился очень далеко.

Заноза ярости покинула разум. Тяжело дыша, лекарица опустилась на пол. Вспоминала правила дыхания, успокаивалась. Пять лет миновало, а она так и не приняла Ильхана как отца. Видела в нём кого угодно: мага, политика, учителя, интригана, но не родителя. И его это устраивало. Признание на казни — единственное проявление чувств, как тогда подумала Саша, — на деле оказалось поводом сбежать из-под надзора асана и прочих властных каорри.

Щёки горели. На ладонях краснели отметины ногтей. Доверительные отношения? Не было и вряд ли будут. Чужой он, чужой. Шестое чувство настойчиво твердило Глебовой, что буревестник был причастен к гибели мамы. Как, сложно сказать, но без его влияния не обошлось. И снова, Ильхан знал много больше, чем рассказывал. Не доверял? Или не хотел тратить драгоценное время? Какая теперь разница. Пусть думает, что хочет.

Дыхание стало ровным. Саша встала, стряхнула с одежды пепел. Справится без учителя. Пора пройти очередной этап.

Дерья сосредоточилась на лучине. Терпкий аромат тревожил обоняние, в трещинах золотились смолянистые капли. Природный антисептик, горючий, и нередко становящийся последним пристанищем для насекомых. Глебова не беспомощные муха или бабочка и обязательно совладает со стихией. Сама, надо лишь постараться.

Вдох-выдох. Спокойствие. Ярости больше нет.

Вдох-выдох. Твёрдость укротила гнев.

Вжух! В жестяном тазике затанцевал огонь.

Саша улыбнулась. Осталось покорить молнию.

* * *

Часы показывали половину двенадцатого ночи. Утомлённый изучением и написанием букв, Корран крепко спал. Молодец, он освоил половину алфавита и уже чертил на бумаге простые слова. Брал уголёк и старательно выводил крючки и палочки. Хмурясь, Саша дошивала на детском покрывале последнюю звезду. Кайхал словно вытащил занозу из её души и ощутил на себе ожог от скопившегося гнева. Накопленная годами ярость выплеснулась и ударила по тому каорри, кто помогал, пусть и ради собственной выгоды. Завтра придётся брать сына в лекарские палаты. Если судьбе так угодно…

Бах! Бах!

В тоннеле что-то рухнуло, и Глебова дёрнулась. Игла уколола палец.

До слуха доносились странные звуки, словно кто-то пытался встать и снова падал. Вдруг кто поскользнулся? Ещё скажут, что проклятая виновата.

Отложив рукоделие, дерья вышла в коридор.

На двух единственных ступеньках сидела пьяная Юлия. Шаровары и блузку расцвечивали пятна рома, вина. Здоровой рукой кухарка цеплялась за трещины в стене и кое-как поднималась, но предательски дрожавшие пальцы отпускали камень, и она шлёпалась на пол. Охала, когда повязка ударялась о скалу, и сквозь зубы ругалась. В иной ситуации Саша бы посмеялась, но близость шпионки к спальне насторожила. Неужели про ссору с кайхалом кто-то узнал?

— А, это ты, проклятая, — кривыми зубами улыбалась Юлия, — а в шатре свадьбу справляют! Шикарную! Весёлую! Громкую! Тут не слышно… почему?

— Подземелье, — пробормотала Саша и хотела было вернуться в спальню, но кухарка громко икнула и продолжила пьяный бред:

— Тебя на праздник не позвали. Не позвали. И правильно сделали! Чтобы невесту стошнило от отвращения, а жених позвал стражей? Всем понятно! — дерья противно улыбнулась, — мы с послушницами тебя сегодня обсуждали! Когда репетировали танцы и песни! Почему ты до сих пор не замужем? А? Мелкий выродок есть, а брачного ожерелья и татуировок нет! Сколько лет уже прошло! Что, обманул проклятый?

— Иди, проспись. Полегчает.

— Давно его не было! Бросил, что ли? А? Одинокая невеста! Кинутая невеста! Мёртвая невеста!

— Злословие вас не красит. Как и ром.

Саша вздрогнула и стиснула пальцы. В тоннеле, со стороны тайного хода, стоял отмеченный Морой. На плече висела объёмная сумка. Вернулся! Живой и невредимый. Фу-у-х.

— А-а-а!

Путаясь в шароварах, Юлия спешно ползла по коридору. Скользила, как на льду, стонала и падала. М-да, идеальный способ протрезветь.

Без лишних слов Саша бросилась к Стеллану и крепко прижалась к груди. Слава стихиям, задание завершилось успешно. День-два они побудут вместе. Завистливой кухарке не понять простого семейного счастья. Церемонии? Праздники? Можно устроить роскошный банкет, пригласить сотню гостей и расстаться через семерику из-за бытовых неурядиц. Или вместе пройти через огонь и воду и стать половинками единого целого. Даже в сыром подземелье.

Глава 7. Закат монархии

Над Афелетом занимался мрачный рассвет. Затаились в гнёздах птицы, попрятались в щелях насекомые. Сквозь прорехи в смолянистых тучах пробивались робкие лучи осеннего солнца. Дотрагиваясь до золочёного купола, они гасли, словно отдавали дворцу последние силы.

В городе накрапывал дождь. Мельчайшая завеса кружилась над улицами, прилавками и домами и будто пыталась охладить ненастные настроения, царившее в сердцах каорри.

Обычно пустая, столовая была переполнена в ранний час. Повара только-только готовили яства, кипятили воду для чая и кофе, что ни капли не смущало собравшихся. Те толпились вдоль стен, сидели по двое, трое на табуретах и шумно обсуждали последние новости.

— Помилуйте, всевышние стихии! Что творится-то? — вопрошал старик, одетый в шаровары и потёртый пиджак со штопанными рукавами, — никого не пощадили! Никого! — он всхлипнул, утерев глаза манжетой, — вообще, никого!

— Даже малышей, — в ужасе прошептала пожилая вязальщица, сжав спицы и не