Кровь в моих жилах - Татьяна Лаас

отозвался с первого этажа, потому что Смирнов продолжил кричать:

— Поймай-ка барышне Богомиловой извозчика до Липовой! И оплати! И… — Смирнов сделал паузу, а потом закончил неожиданно: — и сам проводи барышню до квартиры!

Ответ Ивашки слышно не было, но вернулся Смирнов довольный собой. Он взял со стола очередной стакан, налил в него воды из стеклянного графина и из нового пузырька что-то накапал — запахло едко и снова гадко.

— Так, Светлана Алексеевна. Вы у нас непослушная егоза, так что пейте при мне. — Он сунул ей стакан. — Пейте, пейте! А то тут усыплю и оставлю на весь день под собственным присмотром.

Светлану такая участь ужаснула, и она залпом выпила очередную гадость. Пока она пила, Смирнов взял с её рабочего стола кристальник и что-то в нем нажал, возвращая его Светлане.

— Снотворное подействует через минут сорок, — радостно пояснил Богдан Семенович. — Как раз успеете добраться домой и даже приготовиться ко сну. Отдыхайте, Светлана Алексеевна. Ломка ранга — не фунт изюма, нечего её на ногах переносить. И учтите, у вас три дня внеочередного отдыха. Кристальник я вам заблокировал — он включится теперь через трое суток. Ну, или я передумаю и включу его обратно. Но это маловероятный вариант. Я бы не советовал на него надеяться.

Светлана обожгла его недовольным взглядом, но удержалась — промолчала: начальство же. Да и снотворное сама, добровольно выпила. Теперь оставалось надеяться на помощь Ивашки.

— Я и княжич подежурим вместо вас. А вы пока думайте, как будете получать коллежского асессора — там нахрапом не возьмешь, но Михаила Константиновича вам в помощь. И, Светлана Алексеевна, почему до сих пор сидим? Вы думаете, я шутил по поводу сорока минут?

Он, конечно же, не шутил и спорить с ним из-за Мишеля совсем не было времени — его только-только хватило, чтобы добраться до дома и подняться по скрипящим ступенькам на второй этаж до своей квартиры в доходном доме Боталовой, и то поднялась она не без помощи Ивашки — огромного, сильного парня, служившего у них в управе на все случаи жизни: доставить записку, растопить печь, натаскать угля, сбегать в трактир за едой и прочее… Светлана сонно прикинула: его в список берендеев тоже надо внести — аккурат рядом с Мишелем написать.

— Ивашка… Чуть обожди… — Язык у Светланы заплетался, но Ивашка послушно остался в квартире, подпирая дверь и дожидаясь распоряжений. — В скупку съезди и сдай…

Голова уже плыла, комната становилась то больше, то меньше прямо на глазах, пальцы, расстегивающие пуговицы на плаще, уже еле слушались. Светлана зевала, вспоминая недобрым словом свое начальство и кидая плащ, а за ним и надоевший мундир прямо на пол. Ей бы еще чуть-чуть продержаться.

Она достала из комода шкатулку с мелочевкой: серебряные серьги, браслеты, шпильки, и на дне этой дешевой мишуры… На дне жемчужного ожерелья, окатывая Светлану ледяным холодом осознания, не было. Светлана даже перевернула шкатулку вверх дном. По комоду и по полу понеслись горохом ничего нестоящие безделушки.

Ивашка сглотнул:

— Светлана Алексеевна…

Она потрясенно обернулась на него:

— Ничего, я передумала. Иди, Ивашка.

Он ушел, а Светлана рухнула без сил на кровать. Ожерелье пропало. Не так. Его украли.

В её квартире бывали только Мишель, горничная Лариса, убиравшаяся раз в неделю и раз в две недели менявшая белье на кровати, хозяйка доходного дома — эта приходила проверять порядок когда хотела, и мужик по хозяйству — Герасим ставил недавно вторые, зимние рамы на окна. Все. Больше никто. Мишеля можно вычеркнуть из списка: сложно представить, чтобы богатый княжич посягнул на её жемчуг. Оставалась Лариса и Герасим. Хозяйка, госпожа Боталова, не могла позариться на жемчуга — не того полета птица, ей не с руки воровать… Впрочем, нет, её тоже нельзя вычеркивать из списка. Надо проверить их всех. Накатывающие волны дремоты не дали додумать — Светлана провалилась в сон, как была в одежде, только туфли снять и успела.

Кошмары решили её в этот раз оставить в покое. Ей снился дом. Перешитые мамой платья от старшей сестры. Тепло печки. Туманное утро в лесу, когда они собирали грибы. Собственный крик: «Машка! Машка! Машка!» — так она звала свою кошку, до одури зля старшую сестру. Холод компресса на лбу, когда она подхватила тиф. Мурчание Машки, спавшей у неё на кровати, устроившись в подмышечной впадине. Шаги отца, когда он ходил по комнате в беспокойстве. Яркий свет в дверном проеме… кухни!

Светлана открыла глаза и поняла, что мурчание, компресс на лбу и свет из кухоньки, где маячила чья-то явно мужская фигура, ей не снятся. На ладони сам собой сформировался огненный шар.

Машка… Не Машка — баюша подняла голову и перестала мурлыкать:

— Свои.

— Баюша? — Светлана оглядела кошку: та была побрита с одного бока, на котором мелкими узелками были зашиты раны от когтей берендея. — Что ты тут делаешь?

— Аюшки? — раздалось с кухни — в проеме двери стоял Громов собственной персоной. — Светлана Алексеевна, вы что-то говорили?

Светлана затушила эфирный огонь и спросила Громова:

— А вы что тут делаете? И кошка… И… Что тут происходит? — Она ничего не понимала.

— Дайте мне пару минут, Светлана Алексеевна, я все объясню. — Он подошел ближе и, подхватив баюшу под живот, понес её на кухню. Одет пристав был весьма по-домашнему: брюки и сорочка с закатанными по локоть рукавами. Светлана села на кровати, обнаруживая, что одета во фланелевую ночную рубашку. Она тихо выругалась и на слабых ногах направилась в уборную: раз уж Громову так нужна пара минут — ей эта пара минут тоже пригодится.

Приведя себя в порядок, она вернулась в кровать, юркая под теплое одеяло. В голове роилась куча вопросов к Громову, хотя больше хотелось орать, как базарной бабе: баюша должна быть в больнице! Она же сильно пострадала от когтей берендея. Мнение о Громове упало до нуля — он слишком много себе позволяет! Не даром его разжаловали.

С кухни раздавалось громкое, совершенно невоспитанное чавканье. Громов с большой кружкой в руках, исходящей паром, вышел из кухни и сел на стул перед Светланой, вальяжно закинув ногу на ногу.

— Вы… — она еле успела прикусить язык и не высказать все, что о нем думает.

Громов, передав кружку Светлане, мирно предложил:

— Давайте для начала я…

— Давайте!

— Во-первых, переодевала вас Лариса, горничная. Во-вторых,