Особые поручения: Пиковый валет - Борис Акунин

Эх, вот если бы секретарь был не евнух, всеполучилось бы куда как просто. Влюбленная грузинская княжна, отчаяннаяголовушка, нанесла бы Тарик-бею ночью потайной визит, а оказавшись в доме, ужнашла бы способ забрести в спальню к радже, проведать, не соскучился ли изумрудторчать на чалме. Дальнейшее – вопрос исключительно инженерный, а этакойинженерией Мими отлично владеет.

Но от такого поворота мыслей, хоть бы даже исовершенно умозрительного, у Момуса скрежетнула по сердцу когтистой лапойчерная кошка. Он на миг представил Мимочку в объятьях пышноусого плечистогомолодца, не евнуха, а совсем наоборот, и эта картина Момусу не понравилась. Ерунда,конечно, слюнтяйство, а вот поди ж ты – он вдруг понял, что не пошел бы этим,самым простым и естественным путем, даже если бы у секретаря возможностисовпадали с желаниями.

Стоп! Момус вскочил с письменного стола, накотором до сей минуты сидел, болтая ногами (так оно ловчее думалось), и подошелк окну. Стоп-стоп-стоп…

По Тверской сплошным потоком катили экипажи –и сани, и кареты на шипованых зимних колесах. Скоро весна, слякоть, Великийпост, но сегодня яркое солнце светило, еще не грея, и вид у главной московскойулицы был жизнерадостный и нарядный. Четвертый день, как Момус и Мими съехалииз «Метрополя» и поселились в «Дрездене». Номер был поменьше, но зато сэлектрическим освещением и телефоном. В «Метрополе» задерживаться далее былоникак нельзя. Туда захаживал Слюньков, а это опасно. Больно уж несолидныйчеловечишка. На ответственной, можно сказать, секретной должности, а в картишкибалуется, да еще меры не знает. А ну как возьмет его хитроумный господинФандорин или кто другой из начальства за фалды, да как следует тряхнет? Нет уж,береженого Бог бережет.

Что ж, «Дрезден» гостиница славная и аккуратнапротив губернаторского дворца, который после истории с англичанином былМомусу как родной. Посмотришь – душу греет.

Вчера видел на улице Слюнькова. Нарочноподошел поближе, даже плечом задел – нет, не признал письмоводитель вдлинноволосом франте с нафабренными усищами марсельского коммерсанта АнтуанаБонифатьевича Дарю. Пробормотал Слюньков «пардон» и засеменил себе дальше,согнувшись под порошей.

Стоп-стоп-стоп, повторил про себя Момус. Анельзя ли тут по обыкновению двух зайцев подстрелить – вот какая идея пришлаему в голову. То есть, если точнее, чужого зайца подстрелить, а своего под пулюне подставить. Или, выражаясь иначе, и рыбку съесть, и в воду не лезть. Нет,совсем уж точно будет так: невинность соблюсти и капитал приобрести.

А что, очень даже могло получиться! Искладывалось удачно. Мими говорила, что Тарик-бей немножко понимаетпо-французски. «Немножко» – это как раз столько, сколько нужно.

С этой минуты операция изменила название.Стала называться «Платоническая любовь».

* * *

Из газет было известно, что после обеда егоиндийское высочество любит прогуливаться у стен Новодевичьего монастыря, гдеразвернуты зимние аттракционы. Тут тебе и катание на коньках, и деревянныегоры, и балаганы разные – есть на что посмотреть чужеземному гостю.

День, как уже было сказано, выдался настоящий,масленичный – яркий, светлый, с морозцем. Поэтому, погуляв вокруг замерзшегопруда с часок, Момус и Мими изрядно замерзли. Мимочке-то еще ничего. Посколькуизображала она княжну, то была в беличьей шубке, в куньем капоте и с муфтой –только щечки разрумянились, а вот Момуса пробирало до костей. Ради пользы делаон обрядился пожилой восточной дуэньей: прицепил густые, сросшиеся напереносице брови, верхнюю губу нарочно недобрил и подчернил, на нос посадилпришлепку – что твой бушприт у фрегата. Платок, из-под которого свисалифальшивые косы с проседью, и заячья кацавейка поверх длинного касторовогосалопа грели плохо, ноги в войлочных чувяках мерзли, а чертов раджа все непоявлялся. Чтоб повеселить Мими и самому не скучать, Момус время от временипричитал певучим контральто: «Софико, питичка моя нэнаглядная, твоя стараяньянья савсем замерзла» или еще что-нибудь в этом роде. Мими прыскала,постукивала по земле зазябшими ножками в алых сапожках.

Наконец, его высочество соизволил прибыть.Момус еще издали заметил крытые, обитые синим бархатом сани. На облучке рядом скучером сидел жандарм в шинели и парадной каске с плюмажем.

Укутанный в соболя принц неспешно прогуливалсявдоль катка, белея высоким тюрбаном, и с любопытством поглядывал на забавысеверян. За высочеством семенила низенькая коренастая фигура в бараньем тулупедо пят, круглой косматой шапке и чадре – надо полагать, преданная кормилицаЗухра. Секретарь Тарик-бей, в драповом пальто, из-под которого белели шальвары,все время отставал: то засмотрится на цыгана с медведем, то остановится возлеторговца горячим сбитнем. Сзади, изображая почетный караул, шествовал важныйседоусый жандарм. Это было на руку – пусть присмотрится к будущим ночнымпосетительницам.

Публика проявляла к колоритной процессииизрядный интерес. Те, кто попроще, разинув рты, пялились на басурман,показывали пальцем на чалму, на изумруд, на закрытое лицо восточной старухи.Чистая публика вела себя тактичнее, но тоже любопытствовала вовсю. Подождав,пока москвичи вдоволь наглазеются на «индейцев» и вернутся к прежним забавам,Момус легонько толкнул Мимочку в бок – пора.

Двинулись навстречу. Мими сделала еговысочеству легкий реверанс – тот милостиво кивнул. Секретарю она обрадованноулыбнулась и уронила муфту. Евнух, как и предполагалось, кинулся поднимать,Мими тоже присела на корточки и премило столкнулась с азиатом лбами. Послеэтого маленького, вполне невинного инцидента процессия естественным образомудлинилась: впереди в царственном одиночестве по-прежнему вышагивал принц, заним – секретарь и княжна, потом две пожилые восточные дамы, и замыкал шествиешмыгавший красным носом жандарм.

Княжна оживленно стрекотала по-французски ипоминутно оскальзывалась, чтобы было основание почаще хвататься за рукусекретаря. Момус попытался завязать дружбу с почтенной Зухрой и принялсявыказывать ей жестами и междометиями всяческую симпатию – в конце концов у нихмного общего: обе старушки, жизнь прожили, чужих детей вскормили. Однако Зухраоказалась истинной фурией. На сближение не шла, только сердито квохтала из-подчадры и еще, стерва, короткопалой рукой махала – иди, мол, иди, я сама по себе.Одно слово, дикарка.

Зато у Мимочки с евнухом все шло как нельзялучше. Подождав, пока отмякший азиат, наконец, предложит барышне постояннуюопору в виде согнутой кренделем руки, Момус решил, что для первого раза хватит.Догнал свою подопечную и сурово пропел:

– Софико-о, голубка моя, домой пора чайпить, чурек кушить.

* * *