Кузница Тьмы - Стивен Эриксон

лежали завернутые и связанные мокасины, которым предстояло отправиться вместе с гонцом в Обитель Драконс.

– Мы хороним здесь то, что осталось от Раскана, безголового и босого. Мы бросаем его одного на этом холме. Но у него нет глаз, чтобы видеть, нет голоса, чтобы поведать о том, чего он лишился, и даже ветер не станет его оплакивать, – произнес Ринт, глядя на обувь.

– Послушай, Ринт, – проговорил Галак, – для такого момента ты мог бы найти слова и помягче.

– Раскан лежит под камнями, – ответил Ринт, – и познаёт их тяжесть. Какие мягкие слова ты хотел бы услышать, Галак? Какого утешения ты ждешь? Скажи сам, если считаешь нужным.

– Он был сыном Матери-Тьмы…

– Его душа стала жертвой чужой судьбы, – перебил Ринт.

– Он служил своему господину…

– Став игрушкой в руках его бывшей любовницы.

– Бездна нас забери, Ринт!

– Наверняка так и будет, Галак, – кивнул Ринт. – Что ж, слушай эти самые мягкие слова. Раскан, я еще раз произношу вслух твое имя. Возможно, ведьма оставила какую-то часть тебя в углях утреннего костра. Возможно, ты смотрел на нас сквозь пламя или же когда дыхание ветра раздувало угли – и видел, как мы уносим твое тело. Сомневаюсь, что ныне ты думаешь о чести. Сомневаюсь, что тебя греет то уважение, которое мы проявили к оставленному тобой телу. Нет, теперь ты далек от всех нужд и забот смертных. Если ты сейчас смотришь на нас, то чувствуешь лишь смутную грусть. Но знай, Раскан, мы, те, кто еще жив, понесем дальше твою печаль. Мы будем нести бремя твоей безвременной смерти. Мы соберем урожай оставшихся без ответа вопросов, который вряд ли накормит нас досыта. И все равно ты будешь молчать. Ты не дашь нам утешения и повода для надежды. Раскан, ты мертв, и, похоже, тебе нечего сказать живым. Пусть будет так.

Все это время Вилл что-то бормотал себе под нос, но Ринт не обращал на него внимания. Закончив речь, он отвернулся от надгробия и направился к своей лошади. Прежде чем он успел вставить ногу в стремя, Ферен положила руку ему на плечо.

Ринт удивленно взглянул на нее:

– Что такое, сестра?

– Сожаление подобно хрящу, который можно жевать вечно, братец. Выплюнь его.

Он посмотрел на ее живот и кивнул:

– Выплюнуть и ждать нового куска, сестра. Но у меня есть повод молиться за тебя. Мне не терпится снова увидеть, как ты станешь матерью.

Ферен убрала руку и отошла назад. Ринт увидел, как она открыла было рот, собираясь что-то сказать, но вместо этого отвернулась и, подойдя к своей лошади, забралась в седло.

– Все мы знакомы со смертью, – горько проговорил Галак, садясь на лошадь. – И каждому из нас приходится бросать вызов молчанию.

– Ты готов бросить ему вызов легкомысленными словами, Галак?

– Лучше уж такими, чем грубыми и жестокими! Похоже, в последнее время ты только и делаешь, что ранишь.

Ринт сел в седло и взял поводья.

– Неправда, я только и делаю, что истекаю кровью.

Они продолжили путь, углубляясь дальше в древние холмы. За многие тысячелетия мигрирующие стада проложили своими копытами ведущие вверх и вниз тропы, по которым в сезон дождей прокатывались наводнения, обнажая каменную породу с бескрайними полями выбеленных костей и хрупкими залежами сломанных рогов.

Ринт видел старые охотничьи укрытия, сложенные из камней вдоль склонов. Он замечал следы засад, где животных отрезали от основного стада и гнали к обрыву. То тут, то там на вершинах холмов покоились массивные валуны, на каждом из которых были изображены убегающие и гибнущие звери, а также фигурки из палочек с копьями в руках; но ни на одной из этих изборожденных временем картин нельзя было увидеть линию, обозначающую землю. Казалось, будто эти сцены былой охоты, извечные образы резни, парили в мире сновидений, лишенном корней и пребывавшем вне времени.

Лишь глупец не узрел бы смерть в подобном искусстве. Сколь бы живыми ни изображались звери, все они давно уже были убиты, разделаны и съедены или брошены гнить. Глядя на них, Ринт, проезжавший мимо вместе со своими товарищами, видел мертвую руку, которая тосковала по жизни, но по жизни, принадлежавшей прошлому. Каждая из этих сцен выглядела нарушенным обещанием, и над холмами висела гнетущая тишина.

Если мертвые и говорили с живыми, то лишь посредством набора застывших изображений, наводивших на печальные мысли о потерях. Он прекрасно понимал суть предупреждения Ферен. То и впрямь был хрящ, который можно жевать без конца.

Прищурившись, он посмотрел вдаль. Небо на востоке было серым, над горизонтом висела пелена тумана. Ринт вспомнил слова джеларканца и ощутил невольную тревогу.

– Это что, дым? – спросил Вилл.

Ринт пришпорил лошадь, остальные последовали его примеру. Говорить было не о чем. Строя предположения, они лишь озвучат собственные страхи, в то время как это вполне может оказаться просто распространяющийся по равнине травяной пожар.

Дом Ринта находился в селении ниже крепости. Там его ждали жена и новорожденный ребенок, с которыми он вполне мог заново обрести место в жизни. Теперь все могло кардинально измениться. Ночи безразличия и тяжелого молчания оставались позади. Ринт наконец понял, каким даром была для него жена, и теперь, когда у них появился ребенок, он мог ясным взором взглянуть на все, что было для него драгоценно и свято.

Он знал, что никогда больше не оставит ее, сбежав в глушь. Будущее станет не таким, как прошлое. Каждый способен изменить свою жизнь. И это путешествие для него последнее. Его будущее – рядом с женой.

«Я поклялся отомстить Драконусу, – подумал Ринт. – Но я последую примеру сестры и уберу свой меч в ножны. Я тоже раз и навсегда покончу со всеми войнами».

К середине дня они выехали из холмов на равнину. Дорога впереди была окутана дымом. И пахло от него вовсе не горящей травой, а чем-то вонючим и маслянистым.

Четверо пограничников пустили лошадей галопом.

Ринт мысленно повторял обещания, которые собирался дать жене и своему новорожденному ребенку. Он уже видел, как стоит рядом с ней, в доме, где нет места его гневу, его дурному нраву, который он никогда не умел сдерживать. Ринт представлял, как из взгляда жены исчезает настороженность, а ее рука отпускает рукоятку ножа, который бедняжка доставала бессчетное множество раз, чтобы защититься от приступов ярости мужа. Он ощущал мир и покой, которые парили в воздухе, будто нарисованные на камне. Рука, способная нарисовать прошлое, могла нарисовать и будущее. И Ринт намеревался это доказать.

– Слева всадники!

Услышав крик Вилла, Ринт повернулся, приподнимаясь в стременах. Прямо на