Карл Смелый. Жанна д’Арк - Александр Дюма

клинка своего меча, и король мог теперь, в свой черед, совершать то же с другими.

После этого был устроен роскошный пир. Во время него король восседал на своем троне; однако, сидя там, он позаботился о том, чтобы этот трон не возвышался на двадцать семь футов, а находился на одном уровне с его тарелкой; более того, поскольку королю мешала корона, съехавшая ему на уши, он без всяких церемоний снял ее, положил на стол и, став менее стесненным в движениях, принялся беседовать ... С принцами? Вовсе нет ... с Филиппом По, который, не будучи знатным сеньором, не имел права сидеть за столом и стоял позади кресла короля.

Церемония завершилась подношением богатых даров, которые герцог сделал королю, а затем клятвенным обе­щанием верности, которое вассал принес своему сюзе­рену. Кстати, в этом отношении герцог проявил избыточ­ную щедрость, принеся клятву верности не только за принадлежащие ему земли во Франции, но и за свои вла­дения на территории Империи: Брабанта, Люксембурга, Эно, Зеландии, Намюра и т.д., и т.д.

Было вполне очевидно, что в этот момент герцог Бур­гундский полагал себя подлинным королем Франции и ему казалось, будто он приносит клятву верности самому себе.

Герцог мог полагать то же самое и по прибытии в Париж, ибо ему достались все почести во время торже­ственного въезда в столицу, которым он руководил цели­ком и полностью.

Как мы уже говорили, у герцога Бургундского был собственный дворец в Париже; герцог заранее распоря­дился приготовить его к своему приезду, и эта предосто­рожность была нелишней, ибо Филипп не приезжал в Париж вот уже двадцать шесть лет.

Он прибыл туда 20 августа, оставив Людовика XI в Сен-Дени, где должна была быть отслужена панихида по усопшему королю. Задержавшись поэтому в пути, Людо­вик XI прибыл на следующее утро и остановился во дворце, которым Жан Бюро владел в Поршероне.

Герцог выехал навстречу ему, взяв с собой двести сорок дворян.

Магистраты и представители гильдий столицы ожи­дали короля, стоя у ворот Сен-Дени вместе с Преданным Сердцем, герольдом города Парижа. Магистраты вручили королю ключи, а Преданное Сердце представил ему пять дам, богато одетых, сидевших верхом на великолепных лошадях и символизировавших пять букв, которые обра­зуют название города Парижа.

Король вступил в город, сопровождаемый двенадцатью тысячами конников. Короля убедили надеть для этого торжественного въезда нечто вроде парадного наряда: на нем был темно-красный камзол, белая атласная мантия и капюшон с фестонами; лошадь у него была белая — в знак его верховной власти. Эшевены держали над его головой балдахин.

Почти сразу же за королем следовал герцог Бургунд­ский, богато одетый и сидевший верхом на великолеп­ной лошади; седло и наглазник этой лошади были вышиты алмазами; ими было усыпано и одеяние всад­ника; кошелек, висевший у него на поясе, тоже был украшен ими; всего на герцоге было драгоценных камней более чем на миллион.

Король направился прямо в собор Парижской Богома­тери, чтобы вознести молитву Господу. На всех улицах, по которым он должен был проследовать, разыгрывались мистерии; но одним из самых прелестных зрелищ, кото­рые ему удалось увидеть во время этого торжественного въезда, были сирены с улицы Понсо, то есть три юные девушки, которые играли на лютнях или лирах и пели, погруженные в воду по пояс. Верхнюю часть их тел ничего не скрывало, а нижняя часть была прикрыта лишь водой. Для того, чтобы изобразить неотразимых оболь­стительниц, были выбраны три самые красивые девушки, каких только удалось найти.

Когда процессия подъехала к рынку, какой-то мясник воскликнул:

— О честный и благородный герцог Бургундский! Добро пожаловать в Париж! Уже давно вы не приезжали сюда, хотя вы всегда здесь желанны!

В соборе Парижской Богоматери король помолился святым мощам и принес присягу, вложив свои руки в ладони епископа; затем он посвятил в рыцари несколько человек и отправился обедать во дворец.

Новым рыцарям предстояло участвовать в турнире, который собирались устроить возле дворца Турнель. Там, где оказывались герцог Бургундский и его сын, всегда происходили празднества, и эти празднества не могли обойтись без турнира.

Участниками боя на копьях были граф де Шароле, Адольф Клевский, бастард Бургундский, сир де Грютхюзе, сир д'Эскерд и сир де Миромон.

Король не сражался на копьях; он был слишком благо­разумен, чтобы находить удовольствие в упражнении, где раздают и получают удары; возможно, если бы удары там лишь раздавали, он участвовал бы в таком сражении, но получать их он не желал! Однако в конце турнира по­явился боец, которого никто не знал, но который, дока­зав свое умение, был допущен к участию в поединке «и, — говорит Шатлен, — как вихрь, кидался на против­ников, так что никто не мог перед ним устоять».

Именно король отыскал и нанял этого опасного вояку, чтобы тот поквитался со всеми участниками турнира; сам же он в это время прятался за решетчатыми став­нями и от души смеялся, радуясь страшным тумакам, которые получали благородные рыцари.

Король не показывался на этих празднествах; да и в самом деле, какую роль, даже как зритель, он мог бы там играть? Он поспешил снять с себя великолепные одежды, которые были на нем по случаю его торжественного въезда в Париж, и снова облачился в наряд, формирова­вший тот его облик, под каким мы теперь его представ­ляем: плащ из грубого серого сукна, войлочная шапка и дорожные гетры. Затворившись в своем унылом дворце, словно сова, на которую он походил характером, король покидал его лишь по вечерам, подобно ночной птице, и, вместо того чтобы выходить оттуда шумно, в сопрово­ждении нескольких блестящих дворян, с эскортом из пажей и оруженосцев, как это делали его двоюродный дед герцог Орлеанский или его отец, король Карл VII, он выходил тихо и незаметно, в сопровождении своего неразлучного спутника по имени Биш, который в преж­ние времена был приставлен им в качестве шпиона к королю-отцу и которому теперь было поручено всячески обхаживать графа де Шароле и разузнавать, согласится ли он на то, что король Франции выкупит города, рас­положенные по реке Сомме.

Людовик XI твердо надеялся добиться от старого гер­цога чего угодно, ибо полагал, что дух его уже ослаб и им можно управлять по своему желанию, однако с молодым человеком все обстояло совсем иначе! Так что король водил его по ночам в гости к прекрасным дамам, всегда в сопровождении своего приятеля Биша, оказывал ему всякого рода знаки внимания, называл его дорогим кузеном, даровал ему дворец в Париже, титул губерна­тора Нормандии и пенсион в тридцать шесть тысяч лив­ров; все это делалось,