Карл Смелый. Жанна д’Арк - Александр Дюма

— Да, государь, — храбро отвечал посол. — Ибо он защитил и уберег вас от гнева короля Карла, вашего отца, когда ни один другой принц или сеньор не осмелился оказать вам гостеприимство.

Король натянул шапку на глаза и вернулся к себе в комнату.

Правда состояла в том, что под своей явной неблаго­дарностью по отношению к герцогу Бургундскому и своим мнимым великодушием по отношению к Марга­рите Анжуйской король Людовик XI прятал важную политическую цель: он хотел заманить к себе Маргариту, морить ее голодом и, когда она будет всерьез голодна, выкупить у нее за кусок хлеба Кале. Как мы уже гово­рили, Кале оставался единственным городом, который англичане еще удерживали во Французском королев­стве.

Людовик не терял надежды.

Он напоминал тех людей, кому посчастливилось обла­дать косоглазием: наблюдая за Англией, он увидел, что запылала Испания.

Он поспешил заключить договор с горожанами Льежа, то есть с самыми ожесточенными врагами герцога Бур­гундского; он называл их своими кумовьями — это слово служило у него знаком дружеского расположе­ния — и обязался защищать их против всех и вся.

Возникает вопрос, какую выгоду мог извлечь Людо­вик XI от своих льежских кумовьев.

Мятеж в нужное время! Впрочем, мы еще увидим, как он это проделает.

А вот что привлекло взор Людовика XI к Испании.

Дон Хуан Арагонский, желая угодить своей второй жене, избавился — история недостаточно ясно рассказы­вает о том, как это произошло: то ли притворно добро­детельная, то ли продажная, она нередко зажмуривает глаза — так вот, дон Хуан Арагонский избавился от сво­его сына дона Карлоса Вианского, наследника престола Наварры.

Каталонцев привела в отчаяние смерть принца, кото­рый, не желая покидать их, отказался от неаполитан­ского трона и согласен был забыть обо всем на свете, читая Гомера и Платона; поговаривали, будто тень несчастного принца появляется по ночам на улицах Бар­селоны, рыдая, стеная и вопия о преступлении своего отца.

Граф де Фуа, зять дона Хуана Арагонского, имел соб­ственные виды на наследство в Испании; находясь в зависимости от короля Франции, он призвал Людо­вика XI отомстить за эту смерть. Людовик XI уже видел себя впереди владетелем Руссильона и с набожным видом заявил, что он берет дело усопшего в свои руки.

Людовик XI очень любил подобные дела.

Правда, Уорик готовил флот, чтобы высадить войска во Франции, но, непонятно почему, Людовик XI ничуть не опасался Уорика.

Вместе с тем у него не было ни единого су на войну с Испанией.

Куда же ушли деньги короля? Возможно, это знал Уорик, том самый, кого король ничуть не опасался.

Людовик XI ввел пошлину на вино, отменил прагма­тическую санкцию и стал самостоятельно назначать епи­скопов, обогащаясь за счет их бенефиций; затем, чтобы привлечь на свою сторону святых угодников, прежде чем предпринимать что-либо в Испании, он объявил, что отправляется на богомолье в Сен-Мишель-ан-Грев и в аббатство Святого Спасителя в Редоне.

Это было средством изучить положение дел в Бретани вблизи; король, вполне естественно, не доверял ее гер­цогу и, прежде чем направиться к Пиренеям, был не прочь узнать, что остается у него за спиной.

Герцог Бретонский весь обратился в зрение и в слух, чтобы увидеть и услышать, что будет происходить во время этого богомолья.

Но он лишь напрасно потерял время: король, не желавший, чтобы его что-либо отвлекало от благочести­вых размышлений, накануне своего отъезда приказал возвестить повсюду, что любой, кто последует за ним, будет наказан смертью.

Так что он странствовал не как король, а как настоя­щий богомолец; ему было известно, насколько затрудни­тельно королям все видеть и слышать, ведь корона — а особенно его собственная, которая, как нам известно, была ему чересчур велика, — так вот, корона закрывает им одновременно глаза и уши!

Он странствовал в сопровождении всего лишь пяти скромных слуг, одетых столь же бедно, как и он сам, и несших на груди, как и он, деревянные четки; охрана, вместе с Жаном Бюро и его артиллерией, следовала за ним в отдалении. Людовик XI называл Жана Бюро своим счетоводом, несомненно, по тому самому принципу, какой заставлял позднее называть пушки ultima ratio regum.[5]

Завершив религиозные обряды, король стал мало- помалу перемещаться с запада на юг, посетил по дороге Нант, а затем пожелал взглянуть на Ла-Рошель: ему было любопытно посмотреть на эту маленькую республику; попав в Ла-Рошель, он оказался так близко от Бордо, что добраться туда было совсем нетрудно; и потому он воз­намерился взглянуть на Бордо. Однако в один прекрас­ный день, когда он смотрел со стороны моря на этот город, его самого заметило английское судно. Разуме­ется, Людовику, находившемуся на борту лодки, не при­шло в голову захватывать английский корабль, однако английский корабль решил захватить его лодку и пустился за ней в погоню.

Тогда король сам схватил весло и принялся грести: в ту минуту скипетр был менее полезен, чем весло! Англий­ский корабль не смог преследовать королевскую лодку на мелководье, и король был спасен.

Вне всякого сомнения, именно в ознаменование столь чудесного спасения от врага он даровал городу Бордо всяческие вольности. Бордо вел все судебные тяжбы в Тулузе, что было нелепостью; король не только пожелал, чтобы Бордо имел собственный суд, но и решил, что в этот суд будут обращаться из всех соседних земель.

И наконец, он превратил Байонну в порт, имевший право беспошлинно ввозить и вывозить товары.

Король был совершенно уверен, что ничто из всего этого не пожелает более вернуться в руки англичан.

Дон Хуан со страхом наблюдал за приближением короля; он отправил письмо Людовику, желая напугать его угрозой, исходящей для него от англичан, и устра­шающими приготовлениями Уорика; однако мы уже говорили, что Людовик знал, как ему следовало отно­ситься к этой высадке английским войск.

И потому он ответил так:

— Берегитесь! Даже если англичане здесь появятся, рано или поздно они отсюда уйдут, но вот я отсюда не уйду и всегда буду здесь, чтобы покарать вас.

И он продолжил двигаться вперед.

Чтобы вопрос о смерти дона Карлоса Вианского более не поднимался, дону Хуану пришлось уступить француз­скому королю Руссильон; благодаря этой уступке Людо­вик XI признал, что единственная вина дона Хуана заключается в том, что он поместил своего сына в черес­чур сырую камеру, но ведь в тюрьмах все камеры имеют подобный недостаток ... Что поделаешь?

Госпожа де Рамбуйе говорила, будто в Венсенском замке была камера, которая ценилась на вес мышьяка.

После этого Людовик XI повернул на север; путеше­ствие завершилось. Теперь