Зеркало и свет - Хилари Мантел

– Это ничего не значит. Здесь ли, за границей, мы не ходим по земле, не плывем по воде и не летаем по воздуху, не знаем, в какой мы стихии. Близится лето, но у короля, как в апреле, то дождь, то вёдро. Люди меняют религию, как плащи. Совет принимает решение и через минуту его забывает. Мы пишем письма, а слова растворяются. Мы играем в шахматы в темноте.

– На доске из студня, – добавляет он.

– Фигурами из сливочного масла.

Уайетт говорит:

– Ваши сравнения меня огорчают.

– Так придумайте нам лучше, дражайший, – говорит Ризли.

Когда они обнимались, он видел глаза Зовите-меня над плечом Уайетта. Они были как глаза Уолтера в тот день, когда он обжегся о горн. Молча ушел сунуть руку в холодную воду, не чертыхнулся, не ругнул себя, только пот выступил на лбу и колени подогнулись.

В тот год дела не дают ему принять участие в церемонии ордена Подвязки. Надо заменить наместника Ирландии, причем срочно. Лет пять назад он назначил на эту должность Леонарда Грея и тоже ошибся. Некоторые советники говорят, что есть лишь одно решение: извести ирландцев под корень и заселить остров англичанами. Однако, он думает, ирландцы забьются в норы, где и крысам-то жить невозможно.

Он говорит Одли:

– Ходят слухи, что армия Поля высадилась в Голуэе. Или в Лимерике. Вряд ли Рейнольд различает их между собой или может сказать, в Ирландии он или в земле Нод. Если судить по тому, как он плутал в прошлом, на нас он двинется через Мадрид.

Одли смотрит недовольно: как можно шутить? Сам лорд-канцлер – воплощенная серьезность с тех пор, как стал рыцарем Подвязки, получил на грудь цепь и Святого Георгия.

Лорд Лайл счел разрешение покинуть Кале и приехать на церемонию ордена Подвязки знаком королевской милости и как же удивился, когда его вызвали в совет и подвергли допросу! Ни для кого не секрет, что приближенные Лайла оставляли дела и ездили в Рим. Мэтью привез толстую кипу свидетельств, да и не только Мэтью. Однако хранитель малой королевской печати так и не получил желаемого – хоть одной бумажки, доказывающей связь Лайла с Полем.

Рейф говорит:

– При таких затруднениях мы обычно берем под стражу Фрэнсиса Брайана. Когда не можем получить нужные ответы на вопросы.

Он улыбается. Да, Брайан знает про Кале все и мог бы пустить ко дну лорда Лайла, а может быть, и посла Валлопа. Но кто поверит Фрэнсису? Наместник Сатаны опрокинул слишком много кубков, слишком много карточных партий сыграл, слишком со многими рассорился; если вы думаете, что in vino veritas, посмотрите на Фрэнсиса. Однако он знает секреты каждого и чуть ли не со всеми в родстве. У него друзья в каждом казначействе, соглядатаи в каждом порту.

Рейф дергает плечами, словно поправляет неудобно уложенный груз. Мы, слуги короля, должны привыкать к играм по правилам, которых нам не объяснили. В них нельзя выиграть, а только ценой непомерных усилий свести их вничью. Мы получаем указания, полные ловушек и капканов, означающих, что, выигрывая, мы проигрываем. Мы не знаем, как идти дальше, но каким-то образом идем, и очередная ночь застает нас в Гринвиче, в Хэмптон-корте, в Уайтхолле.

Король гадает вслух, что делать, если рыцарей ордена Подвязки уличают в измене, как было с Николасом Кэрью? Надо вычеркивать их имена из книг с историей ордена, но не загубит ли это красоту страниц?

Решают, что имя опозоренного останется в книге, но на полях напишут: «Ах! Вероломец», дабы заклеймить его на веки вечные.

Ах! Он вспоминает Гардинера, как тот силится откашлять головастиков, однако испорченный разум раздул их настолько, что отрыгивать придется лягушек.

– Ему нужен святой Элред, – говорит Грегори. – Как-то святой встретил раздувшегося человека, который держался за живот, и сунул тому пальцы в горло; больной вместе с лягушками изблевал семь пинт желчи.

Он говорит сыну:

– У меня для тебя новости. И должен сознаться, это удар.

Вместе с титулом король даровал ему двадцать четыре поместья в Эссексе помимо владений в других графствах. Однако взамен Генрих требует Уимблдонское поместье и дом в Мортлейке.

Грегори моргает:

– Почему, отец?

– Говорит, что больше не может долго сидеть в седле. Хочет соединить большие парки между собой, чтобы ехать на запад от Лондона, не покидая своих владений.

Он, не заглядывая в расходные книги, помнит, сколько потратил на мортлейкский дом, который считал своим пожизненно.

Грегори говорит:

– Вы же не будете тосковать по старым стенам?

Грегори с детства приближен ко двору. Патни – поля и выгоны, за которые Уолтер цапался с соседями, – для него ничто.

Грегори говорит:

– Мужайтесь, милорд отец. Святой Элред помогал не только от боли в животе, но и от поломанных костей. Он исцелял немых, и те начинали говорить.

– И что они сказали? – спрашивает он.

Рассудив, что приспело время, он отправляет стражников к Лайлу: десять человек, ночью, вытащить того из кровати и отвезти в Тауэр. Туда же он прикажет доставить Сэмпсона. Удобно будет получить их признания одновременно, поскольку речь об одних событиях и людях. Незачем отдавать епископа под суд, довольно запереть его и не допускать в совет и до кафедры. В соборе Святого Павла вместо Сэмпсона будет служить Кранмер: пора любящим слово Божие брать дело в свои руки. Для остальных епископов арест Сэмпсона станет предостережением. У него в списке пять имен, и он не делает из этого тайны, но сами имена не раскрывает.

Лайла тоже можно подержать в Тауэре, пока не будут получены все нужные показания, а в Кале заменить его кем-нибудь более деятельным и толковым. Он думает про Уайетта: а почему бы нет? Французы боятся мсье Гуйетта. Хотя, как кто-то сказал, англичане боятся его еще сильнее.

Наутро после ареста Лайла Джон Хуси еще до рассвета является к нему с мольбами. Он говорит:

– Хуси, держитесь подальше от этого всего. Вы были хорошим слугой и заслуживаете лучшего хозяина.

Хонор Лайл по-прежнему в Кале. Мастер Ризли говорит:

– Если подумать, сэр, нам следовало взять ее под стражу вместе с мужем. Из них двоих она более ярая папистка.

– Ее можно поместить под домашний арест, – говорит он. – Проследите за этим, будьте любезны.

И внезапно впервые понимает: для сэра Томаса Ризли я недостаточно жесток.

Теперь он говорит Хуси:

– Если у леди Лайл есть письма, ей разумнее их отдать, чем сжечь. Я очень хорошо умею читать по пеплу.

Король, дав разрешение на арест своего дяди, уходит молиться. Однако с лордом Лайлом не видится, как тот ни просит. Из Шотландии сообщают, что новая супруга родила королю Якову сына.

– Надо было мне на ней жениться, – говорит король. – Однако мои советники не проявили ни расторопности, ни желания.