Зеркало и свет - Хилари Мантел

– С дозволения короля я разделю мои обязанности. Я и раньше с ним это обсуждал, а теперь пришло время.

Мастер Ризли пытается встрять, но он продолжает:

– Каждый из вас станет государственным секретарем. Вы распределите время и обязанность так, что один будет в Вестминстере, другой – с королем. Я создам механизм, чтобы ваша работа плавно переходила от одного к другому.

– Чудо природы, – потрясенно говорит Рейф. – Два тела с одной головой.

– Одно спит, другое бодрствует, – добавляет Ризли.

– Вы оба станете рыцарями. Оба войдете в совет. Будете заседать в палате общин, а я – в палате лордов. – Он хлопает их по плечу. – Вы знаете, какой, милостью Божьей и короля, я сделал эту должность. Она включает все. Нет ничего, что было бы вне ее пределов. С вас все начинается. И вами все заканчивается.

Он садится.

– И сверх того…

– Это еще не все?

Он поднимает руку. Внезапная радость ошеломляет, как резкая боль, оставляя по себе пустоту и головокружение. В такие мгновения – если вообще доживаешь до таких мгновений, если удача благоволит к тебе, как благоволит она к храбрецам, – теряешь ощущение собственных границ и становишься легким, как воздух.

– Я получу должность Оксфорда, стану лордом – великим камергером. Титул, как и положено, перейдет сыну, но, поскольку у бедного Эссекса не осталось прямых наследников, его титул получу я.

Он думает: песчинки времени сыплются, убегают через трещины в сверкающей чаше возможностей, которую он держит в руках.

– Теперь все идет на лад, – говорит он.

– Поздравляю вас, сэр, от всего сердца! – восклицает Зовите-меня.

Он говорит:

– Король объяснил, что я – часть его величия. Сказал: «Не каждому правителю дано разглядеть способности за происхождением. Бог дал вам таланты, Кромвель. И определил вам родиться в такое время в таком месте, где вы можете мне ими послужить».

– И вы не утратили самообладания?

– Да, так что попрошу и вас держать себя в руках. Король справедливо себя поздравляет. Он думает о принятых законах и полученных деньгах. Будь я государем и будь у меня Кромвель, я почитал бы себя избранником Небес.

– Интересно, почему сейчас, – говорит Зовите-меня. – По справедливости ему следовало сделать это давным-давно. Однако он знает, что многие возмутятся.

– Зато другие возрадуются, – говорит Рейф. – Расскажите домашним. Пошлите за мастером Ричардом. Сообщите Грегори. Клянусь Богом! Будет ли теперь Грегори именоваться лордом Грегори? Получит ли он титул?

С первого этажа доносятся ликующие вопли. Влетает Томас Авери, обнимает его:

– Сэр, они все теперь ждут прибавки к жалованью.

– И правильно, ведь они будут служить графу.

Комната заполняется людьми, все лица сияют. Он отводит Авери в сторонку:

– Помнишь, что я тебе говорил? О моих деньгах за границей.

Авери изумлен:

– Да, сэр.

– Так ты знаешь, что делать?

Авери хмурится:

– Извините, ваша милость, но вы говорите так, будто фортуна от вас отвернулась. Будто вас постиг удар судьбы, а не величайшая честь.

– Разыщи мою дочь, – говорит он. – Сделай так, чтобы она могла получать деньги.

Деньги мои ей пригодятся, даже если она не нуждается в моей любви.

– Когда я вышел от короля… – начинает он и останавливается.

В те мгновения он стоял на пороге и думал: все, кому я хочу рассказать, умерли. Я хочу рассказать моему доброму хозяину Фрескобальди и моим товарищам по кухне. Слуге, который мыл лестницу, когда я поднимался по ступеням. Хочу рассказать Ансельме, моей жене и дочерям, девице в Риме, что подарила мне кинжал. Хочу петь «Скарамеллу»: Скарамелла пошел на войну, бомборетта, бомборро. Хочу рассказать Вулси и получить его благословение. Хочу рассказать Уолтеру и увидеть его лицо. Новость облетит Патни: Ножи-Точу стал графом. Ему хочется рассказать мальчишке-рыбнику, хочется, чтобы тот был жив, чтобы можно было пойти в Патни, вытащить его из кабака, вколотить новость ему в башку.

В Остин-фрайарз сторожевые псы получают по лишней косточке. Леопардица – лишнюю тушу. Шут Антони ходит по дому с важным видом, звякает серебряными колокольчиками.

Погожим весенним деньком его повышение обнародуют. Новые секретари приступили к работе. Сэр Зовите-меня-Ризли зачитывает грамоту о даровании ему графского титула. Сэр Рейф Сэдлер провозглашает его лордом – великим камергером.

Когда Марильяк в следующий раз приходит ко двору, то при виде его вздрагивает и сворачивает в другую сторону. Ему жаль посла: Марильяк сообщает своему королю то, что Франциск хочет услышать, и даже на расстоянии чувствует пожелания больного. Говорят, Франциск не в силах проехать и полумили. Говорят, он умирает. Однако слухи хоронили его уже много раз. Подобно нашему королю, он всякий раз воскресает.

Генрих говорит:

– Посол Марильяк объявил, что больше не может вести переговоры в присутствии Кремюэля. Он считает вас шпионом императора.

– Это определенное затруднение.

– Вовсе нет. Я могу беседовать с ним наедине.

Он кланяется. Генрих всегда полагал, что государь беседует с государем, а простые подданные жмутся в сторонке. Генрих говорит:

– Нам нужно задобрить Франциска. Если он оправится от болезни, то может заключить со мной договор. И к императору нам тоже стоит подольститься.

Он понимает, что хочет сказать король: ведите двойную игру, Кромвель. Как мы вели ее всегда.

Иногда, говорит он Ризли, самое разумное сгрести свои бумаги и убраться с глаз долой.

Со стороны французского двора – никакого отклика на его возвышение, во всяком случае такого, чтобы доверить бумаге. Со стороны императорского двора – тоже молчание. Зато доставляют поздравление от Эсташа Шапюи, который дожидается во Фландрии, когда Карл вновь отправит его в Англию послом, что, по словам Шапюи, император сделает, как только окончательно уладится разлад между странами.

В Лондоне ходят упорные слухи, что Анну коронуют на Троицу. Он их не опровергает. Они разойдутся за пределы страны и будут способствовать умиротворению. Доктор Карл Харст посещает королеву, но что она ему говорит – неведомо. Харст ничего не делает, только бесконечно одолевает его невразумительными просьбами касательно протокола. Он, граф Эссекс, очень занят, поскольку скоро начинается парламентская сессия, а он приготовил много законопроектов. Король рассчитывает, что он повысит налоги. Деньги от монастырских земель не спешат течь в казну; как он некогда объяснял кардиналу, непростое это дело – превратить акры в звонкую монету.

Он выступает в палате лордов, но говорит не про налоги, а про Бога. Объясняет, к чему стремится король: к гармонии. У него такое чувство, что никогда еще он не говорил так хорошо и не сказал так мало.