Наследство - Ева Ми

что у тебя теперь есть человек, который значит для тебя так же много, как ты сам, или еще больше.

Александра достала чашки и блюдца, поставила их на стол и обернулась к Никите. Она улыбнулась ему так мягко и с такой искренней радостью, что он ту же расплылся в ответной улыбке, вскочил с постели подхватил ее и начал кружить. Она смеялась, просила опустить ее, называла его сумасшедшим, а он упивался этим моментом.

Когда они пили чай, Никита спросил:

– Раньше ты меня «омолги» называла, а вчера сказал что-то другое. Что?

– «Омолги» –это у тунгусов «молодой человек». А «аявдери» – это «любимый».

Никита расплылся в улыбке. Ему еще никогда не доводилось слышать в свой адрес такие слова, и тем более на тунгусском.

Он не мог провести у Александры весь день. Ей пора было открывать магазин, а ему – возвращаться домой и решать вопрос с запасами еды. Парень вышел на улицу, когда горизонт только начала розоветь от первых солнечных лучей. Все вокруг казалось ему волшебным и нереальным, будто происходящим не с ним. Его радовал мороз, хруст свежего снега под ногами, высокие сугробы, которые намело за ночь. В некоторых домах уже зажигали свет. Гором постепенно просыпался.

Погруженный в свои радостные мысли, Никита не заметил человека, сидящего на крыльце, поэтому вздрогнул, когда тот его окликнул. Это был Штырь. Он курил и щурился от табачного дыма, недобро смотря на Никиту. Парень хотел было просто пройти мимо, ему так хотелось сохранить свое эйфорическое состояние. Но внутри у него заворочалась тревога, и что-то подсказывало ему, что игнорировать Штыря опасно. Он нехотя подошел в курящему, стараясь придать своему лицу самое спокойное и непроницаемое выражение.

– Так ты, значит, вот с каких карт зайти решил, – ухмыльнулся уголовник. – Нормально так. Я бы и сам мог, только вот она меня к себе не подпускает. Неприступную из себя корчит. А на тебя повелась, на зеленого-то.

В словах Штыря явно сквозила издевка, Никиту так и подмывало ответить на них чем-нибудь таким же едким и поставить мерзавца на место. Но открыто конфликтовать с такими как Штырь было просто опасно для жизни, и парень это понимал.

– Ублажил барышню? – продолжал распалять его уголовник. – Всю ночь, поди, кувыркались?

Никита отвернулся в сторону, чтобы не было видно, как его лицо заливает краска. Но покраснел он не от стыда, а от ярости. Убеждать Штыря в том, что ничего не было, было бесполезно, он с удвоенным энтузиазмом продолжит провоцировать. Грубо одернуть тоже не выйдет. Чтобы Никита ни сказал, результата это не даст, только ухудшит его положение. Оставалось только дать втянуть себя в разговор.

– Чего тебе надо? – парень изо всех сил старался придать твердость своему голосу.

Штырь сделал затяжку, прищурившись, не спеша выдохнул клуб дыма.

– Убеди кралю свою, чтобы она нас отпустила. По-хорошему попробуй. А не выйдет, будет по-плохому.

Посчитав свои инструкции исчерпывающими, уголовник поднялся и вернулся в дом, не попрощавшись.

Никите стало невыносимо мерзко. Кто-то посторонний, и тем более такая сволочь как Штырь, сунул свой нос в их с Александрой жизнь, будто испачкал ее, заговорив об их отношениях. Невыносимо хотелось ворваться в дом к этому негодяю, приложить его мордой об стол, чтобы тот заверещал, прося пощады, и под страхом смерти запретить даже думать об Александре. Но Никита понимал, что даже не сможет сказать Штырю ничего против. Не потому, что боится его, а потому, что никакими словами эту гниду было не вразумить и невозможно поставить на место.

Штырь был чистой воды уркой, с костлявыми, синими от наколок руками, бритым черепом и постоянной презрительной яростью в глазах, какая бывает у загнанных зверей. Он жил по своим бандитским принципам и правилам. Он появился в Гороме лет тридцать назад, когда сбежал из колонии для малолетних, пришел к деревне и в лесу убил одного из местных мужиков. Паразит переселился в него. Деревенские быстро узнали о том, кто их новый сосед, но прогнать его не могли, пришлось смириться. Долгое время Штырь старался держаться в стороне от остальных, но, когда стали возникать трудности с пропитанием, стал подступаться к местным. Теперь он считал себя чуть ли не основателем освободительного движения, ходил из дома в дом, шептался с мужиками, строил планы побега. Но никто полностью не разделял его стремлений бежать. У всех в Гороме были свои дома, семьи, люди жили здесь много лет и даже, если бы могли, вряд ли бы уехали. Но Штыря не держало здесь ничего, кроме сил Александры.

Никита чувствовал, что от Штыря исходит реальная угроза. Ему ничего не будет стоить подкараулить Александру, когда та вечером куда-нибудь пойдет, затащить ее в лес и там убить. Это будет похоже на обычное нападение животного, никто не будет разбираться. Никиту передернуло от этой мысли. Он хотел было вернуться в магазин, но переборол себя. Александра – умная и самостоятельная женщина, она не даст себя в обиду, а если Никита будет пытаться опекать ее, то может сделать только хуже. Предупредить он ее, конечно, должен, и сделает это сразу, как только решит свои проблемы с пропитанием. До вечера Штырь все равно ничего не сделает.

День выдался на редкость удачным. Дома Никита вдруг вспомнил о силках, поставленных в тайге Александрой. Не теша себя большими надеждами, он пошел в лес, на этот раз оставляя насечки на деревьях, чтобы не заплутать на обратном пути. Увидев крупного пушистого зверя, попавшегося в ловушку, Никита приободрился. Теперь ему несколько дней не придется заботиться о еде.

Вернувшись в дом, Никита решил привести себя в порядок. Все же, ему очень хотелось производить на женщину благоприятное впечатление. Он забыл, когда последний раз принимал душ, и нужно было срочно исправлять положение. Вода, есть, чайник есть, какая-никакая плошка есть, гигиенический минимум вполне можно соблюсти, но такого экстремального умывания парень никогда не пробовал. Он все же помылся, насколько это позволила обстановка, и полез в рюкзак за сменными вещами.

Открыв сумку, он замер. Его кольнуло острое чувство невыполненного обязательства. При виде ноутбука Никита впервые за все эти долгие дни вспомнил о работе, но уже в следующее мгновение с неожиданной для себя легкостью отбросил эти воспоминания. Никакая работа, незаконченные проекты, отчеты не имели сейчас для него значения. Его вообще, скорее всего, уже уволили заочно, ведь десять дней, данные шефом на поездку за наследством, уже давно истекли. До него не смогли дозвониться, искать тоже не стали, решили просто уволить. «Тем лучше, – подумал Никита и почувствовал облегчение. – Даже, если бы меня разыскивали и ждали в Москве, я бы не вернулся туда. Не смог бы.