Симметрия желаний - Эшколь Нево

плечами, что-то выкрикивали, истекая любовью, отхлебывали из своих бокалов, потели, приподнимали Черчилля и Яару, подталкивая их друг к другу и заставляя поцеловаться, талантливо копировали фирменный танец Амихая и, подражая ему, хлопали себя ладонью по животу, во все горло распевали «Что там в колбочке, Шимон», песню группы «Евреи»: «Если уйдешь, возьми меня с собой, слышишь, возьми…» – поставить которую просила Яара, и несколько песен Брюса Спрингстина, поставить которые просил Черчилль, что привлекло на танцпол нескольких представителей старшего поколения, правда ретировавшихся, как только заиграли композиции в стиле транс и хаус. В принципе я не большой любитель этой музыки, но в тот вечер, когда Яара скинула туфли на шпильке и начала танцевать передо мной, то и дело задевая меня волосами, я невольно отдался ритму танца, чувствуя, как пульсация музыки вступает в унисон с моим собственным сердцебиением: я закрыл глаза, выбросил из головы все мысли, забыл, где я нахожусь, чтобы хоть на несколько минут обратиться чистым ритмом, ритмом, ритмом…

Открыв глаза, я обнаружил, что передо мной танцует печальная Илана. Я не сразу сообразил, что это она, а не галлюцинация. Илана практически никогда не ходила с нами на вечеринки с танцами, а если иногда случайно оказывалась в нашей компании, то устраивалась в уголке и одиноко сидела там, ссутулившись, пока Амихаю не становилось ее жалко и он, извинившись, не прощался с нами и не вез ее домой.

На свадьбе она тоже пошла танцевать не сразу. Сидела в одиночестве за нашим столом и собирала пальцем крошки чизкейка. Она думала о том, что ей ненавистна эта музыка. О том, что она хочет домой. К детям, к диссертации. Зачем только Амихай уговорил ее ехать в одной машине? Она сидела за столом в полном одиночестве, и никто к ней не подходил, потому что все привыкли, что она на любой вечеринке сидит одна. Не привыкла к этому только Мария. Она подошла к Илане, села рядом с ней и спросила, что за люди занимают соседний столик. Печальная Илана выдала ей полный отчет, включая сплетни и слухи. В ее голосе еще звучало уныние, но спину она слегка распрямила. И тут Мария сказала: «Слушай, мне хочется потанцевать, но я стесняюсь – слишком много незнакомых мужчин. Не составишь мне компанию?» – «Я не пойду, нет-нет», – отказалась печальная Илана. Тогда Мария осторожно коснулась ее плеча и сказала: «А может, все-таки да? Ради меня?»

* * *

Странно, как въедаются в память некоторые образы.

Несколько месяцев спустя, в доме ее родителей в Неве-Шаанане, когда коллеги Иланы по университету в один голос расхваливали ее серьезность, научную добросовестность и отношение к студентам, которым она помогала, не считаясь со временем, ее мать сказала: «Она еще в детстве была очень ответственной. Мне иногда казалось, что она уж чересчур ответственная…»

А я не мог думать ни о чем другом, кроме недавней свадьбы и того мгновения, когда я, открыв глаза, увидел перед собой печальную Илану, которая танцевала с неуклюжей грацией; веснушки у нее на лице озаряла улыбка, бретелька платья соскользнула с плеча, а всегда безупречное каре совершенно растрепалось.

* * *

ИЗ НЕЗАКОНЧЕННОЙ ДИССЕРТАЦИИ ЮВАЛЯ ФРИДА

«МЕТАМОРФОЗЫ: ВЕЛИКИЕ МЫСЛИТЕЛИ, ИЗМЕНИВШИЕ СВОИ ВОЗЗРЕНИЯ»

Если согласиться с постулатом, согласно которому одним из свойств мира, познаваемого нами через опыт, является его постоянная изменчивость (за окном моей комнаты подрагивает на деревьях листва; солнце, в полдень стоявшее в зените, клонится к горизонту; на улице внезапно подул холодный ветер), и если признать (а не признать нельзя) тот факт, что наше сознание никогда не знает покоя, исполняя свой бесконечный танец (я пишу введение к своей диссертации, и одновременно в мозгу мелькает мысль о предстоящем матче моей любимой футбольной команды), то единственный способ понять природу бытия и Вселенной заключается в том, чтобы попытаться определить характер изменения, составить своего рода «дорожную карту» жизни и сознания.

Таким образом, настоящая работа посвящена не изложению стройных и хорошо известных учений разных философов; напротив, она концентрируется на неясностях, на аспектах, выдающих их интеллектуальное и эмоциональное смятение. Не только потому, что в них есть нечто человечное и трогательное, но и потому, что анализ этих аспектов – с их непоследовательностью, запоздалыми сожалениями и недооценкой факторов, влияющих на происходящие изменения, – может служить ключом к пониманию истинной природы мышления.

(Прошу меня извинить, но мне снова вспоминается моя любимая команда, на сей раз в качестве метафоры. Тому, кто желает постичь секрет притягательности футбола, недостаточно просто выяснить состав игроков. Или узнать результаты матча. Потому что истинная магия футбола заключается в том, что творится на поле в промежутке между двумя забитыми голами. В движении мяча от одной ноги к другой или от ноги к голове. Особенно в те моменты, когда внезапно, без видимой причины, в игре происходит перелом.)

4

В альбоме почти нет фотографий печальной Иланы. У нее всегда был комплекс по поводу собственной внешности.

В общем-то она не особенно ошибалась…

Иногда, глядя на какой-нибудь снимок, я знаю – просто знаю, – что фотографировала она.

Есть небольшая серия фотографий, которые она сделала, пока мы смотрели матч между Израилем и Кипром в рамках отборочного турнира чемпионата мира 1998 года. Всего снимков три: на первом мы сидим в напряженных позах, прильнув к экрану; на втором – вскакиваем на ноги после того, как нашим забили; на третьем – убиты горем, потому что этот решающий матч завершился очередным поражением сборной Израиля. Чем хороша эта третья фотография, так это тем, что на ней с потрясающе органичной точностью запечатлена та чудовищная опустошенность, которая охватывает болельщика после проигрыша его команды. Офир осел на диване, бессильно сжимая подушку. Черчилль массирует виски. Амихай в поисках утешения слушает объяснения комментатора. На моих губах застыла горькая улыбка.

Фотографии с церемонии в Иерусалиме, когда Черчилль принимал присягу юриста, тоже делала печальная Илана – если судить по тому, сколько раз на них появляется Амихай. Вот он слушает перекличку участников. Вот подает Черчиллю его мантию. Вот Амихай на фоне закатного неба. Вот он же на фоне Долины Креста. На всех снимках выбран такой ракурс, что лилового пятна у него на шее не видно. На каждом из них он смотрится чуть лучше, чем выглядит в реальной жизни.

В том, что касается супружеских пар, видимость часто бывает обманчива. Тебе кажется, что ты прекрасно знаешь обоих, но ты понятия не имеешь о том, что происходит