Симметрия желаний - Эшколь Нево

– Слушай, у тебя паранойя.

– Паранойя? Тогда чем ты объяснишь, что после восьми лет брака она вдруг открыла, что я – это я? Я же был рядом с ней все это время. Как и мой член. И не то чтобы раньше она меня не хотела… Но не так. Не так.

– Это потому, что сейчас она чувствует себя лучше, – попытался я его успокоить. – Дружба с Марией сделала ее счастливее, а ты пожинаешь плоды. Что тут плохого?

– Не знаю, – недоверчиво протянул он. – А что это за история с Михморетом? Почти полтора часа езды от города плюс пробки. Зачем Офиру понадобилось туда переезжать? Так далеко от нас?

– Брось ворчать, Амихай, – рассмеялся я. – На тебя это не похоже. Парень просто стремится жить в соответствии со своими ценностями. Ему кажется, что большой город – это средоточие циничного материализма, потому он его и оставил. По-моему, логично.

– Возможно, ты и прав. Наверное, мне следует вести себя с ней помягче, – сказал Амихай.

Он почти сутки придерживался избранной тактики – пока Илана не сообщила ему, что собирается сделать пластику носа. И снова земля ушла у Амихая из-под ног. По пути в Михморет он донимал нас с Черчиллем своими бесконечными сетованиями:

– У нее идеальный нос.

– Зачем ей это понадобилось?

– Такие операции – это вызов, брошенный Богу. Сначала нос. Потом все лицо. Если так пойдет, через несколько лет люди начнут по своему желанию менять себе все тело.

– А если они ее изуродуют? Помните, с нами в классе училась девчонка, которой сделали такую же операцию? Каланит Кальтер. Помните, во что они ее превратили?

– Не понимаю, зачем Илана это затеяла.

– Раньше она не обращала внимания на подобные вещи.

– У нее же идеальный нос, разве нет?

* * *

Перед самой Нетанией Черчилль не выдержал. «Слушай, заткнись уже, а?» – рявкнул он таким злым голосом, что Амихай умолк и до самого Михморета не проронил больше ни слова. Но мысленно он продолжал копаться в своих страхах и, когда мы разлеглись в гамаках, сказал Офиру – на треть в шутку и на две трети всерьез, – что во всем виновата Мария.

Офир ответил, что не следует ничего говорить, пока хорошенько не подумаешь. Амихай разозлился:

– Не больно-то заносись, Офир. То, что твоя так называемая клиника процветает, не дает тебе права выпендриваться перед друзьями.

Офир глубоко вдохнул, словно силился не выпустить наружу прежнего Офира – задиристого и горластого. Немного покачался в гамаке. Выбрался из гамака. Взял с полки индийский барабан, постучал по нему в монотонном ритме, вернул барабан на место и сказал:

– Мария говорила Илане, что, по ее мнению, Илана красива и со своим нынешним носом, но если ей кажется, что после пластической операции она станет счастливее, пусть ее сделает, потому что вещи, благодаря которым мы становимся счастливее, не всегда имеют логическое объяснение и не всегда в нем нуждаются.

– Станет счастливее? – фыркнул Амихай. – С каких это пор она этим озаботилась? Я хорошо ее знаю и могу сказать тебе, что раньше она никогда не интересовалась подобными глупостями.

– Это вовсе не глупости. – Офир чуть повысил голос. – Знающие люди говорят, что следующее тысячелетие будет тысячелетием тела. Кроме того, если это глупости, то почему ты, Амихай-джи, так старательно прячешь свое пятно на шее?

Амихай вытаращил глаза. Мы никогда не говорили при нем про его пятно, очертаниями повторяющее карту Израиля. Этого не допускал наш неписаный кодекс дружбы (не упоминать пятно Амихая и мой маленький рост; подарки на день рождения можно не дарить, но поздравлять друг друга надо обязательно; не проболтаться о результатах матча тому, кто будет смотреть игру в записи; высказывая свое мнение по поводу того или иного события в жизни друга, в заключение добавить: «Ладно, чувак, это твое решение»; не высчитывать, кто сколько потратил на телефонные звонки; не мелочиться, выясняя, кто за кого заплатил, потому что все равно получается примерно поровну; не просить у меня почитать книжку, потому что я не выношу, если их возвращают запачканными; не заимствовать у Офира компакт-диски, потому что, даже поднявшись до высот духовного просветления, он остался жутким материалистом во всем, что касается его музыкальной коллекции, а это около двух тысяч дисков, включающих все известные жанры плюс несколько настоящих раритетов, и горе тому, кто достанет диск из конверта и не вернет его на место, и горе тому, кто помнет вкладыш с текстами песен; не хвалить одного из близнецов Амихая, не похвалив другого; не вступать в политические споры с Черчиллем, потому что он всегда побеждает; не доверять Офиру и его чувству направления, когда он ведет машину, потому что из-за него мы однажды оказались в Дженине[11]; не отбивать у друга девушку – если только эта девушка не Яара; радоваться успехам друга, даже если в глубине души ему завидуешь; не употреблять слово «брат» и любые другие прилизанные аналоги старого доброго «братишки»; не врать другу; не говорить ему всей правды; не шептаться; не предавать друг друга; не отделяться от компании; не приводить в нее новых людей – но не потому, что мы что-то имеем против новых людей, а потому, что им понадобятся годы, чтобы усвоить все наши правила).

– Сделай одолжение, – наконец процедил Амихай, – не называй меня «джи». И оставь в покое мое пятно. Говорю тебе, я знаю Илану, и вся эта история совершенно с ней не вяжется.

– Может быть, ты знаешь ее… не со всех сторон, – сказал Офир.

– Может быть, ты тоже знаешь Марию не со всех сторон, – огрызнулся Амихай. – Сколько вы вместе? Две недели?

– А может, вы оба заткнетесь? – рявкнул Черчилль. – У меня была дерьмовая неделя, и я приехал сюда смотреть футбол, а не слушать ваши тупые разборки.

Я посмотрел на него. Уже второй раз за последний час он нам нагрубил. Это было необычно. Черчилль всегда добивался желаемого тихо и без нажима. В зале суда он был сама сдержанность и любезность. Как правило, он позволял обвиняемому самостоятельно накинуть петлю себе на шею.

Наверное, он нервничал из-за дела, которое ему недавно поручили. Резонансный случай, как он и просил в своей записке. Начальника главного управления одного госучреждения заподозрили в выдаче разрешения на застройку земельного участка в обмен на предоставление услуг сексуального характера; он утверждал, что его подставляют бизнесмены, которым он ранее отказался выдать подобное разрешение. Прокурор, назначенный вести это дело, внезапно заболел, и окружной прокурор –