Смерть Ахиллеса - Борис Акунин

В церкви Трех Святителей, куда Фандорин прониклишь благодаря кстати подвернувшемуся Князеву секретарю, дела обстояли нелучше. Использовав науку «крадущихся», Эраст Петрович протиснулся чуть ли не ксамому гробу, но дальше спины смыкались сплошной стеной. Владимир Андреевичстоял рядом с великим князем и герцогом Лихтенбургским торжественный,припомаженный, со старческой слезой в выпученных глазах. Поговорить с ним небыло никакой возможности, а если б и была, вряд ли он сейчас оценил бысрочность дела.

Злясь от бессилия, Фандорин прослушалтрогательную речь преосвященного Амвросия, толковавшего о неисповедимости путейГосподних. Бледный от волнения кадетик продекламировал звонким голосом длиннуюстихотворную эпитафию, которая заканчивалась словами:

И не его ль кичливый враг

Как грома Божия боялся?

Пускай теперь он тлен и прах,

Но дух героя в нас остался!

Все вокруг снова, уж не в первый и не второйраз, прослезились. Зашаркали, полезли за носовыми платками. Церемонияразворачивалась с подобающей случаю неспешностью.

А время между тем уходило.

* * *

Минувшей ночью Фандорину открылись новыеобстоятельства, представившие дело в совершенно ином свете. Ночная гостья,которую непривычный к европейскому канону слуга счел немолодой и некрасивой, аего склонный к романтизму господин — интригующей и прекрасной, оказаласьпреподавательницей минской женской гимназии Екатериной АлександровнойГоловиной. Несмотря на хрупкую конституцию и явно расстроенные чувства,Екатерина Александровна выражалась с несвойственной для гимназическихучительниц решительностью и прямотой — то ли от природы была такова, то ли гореожесточило.

— Господин Фандорин, — начала она, снарочитой ясностью выговаривая каждый слог, — я сразу должна объяснитьвам, какого рода отношения связывали меня с… с… покойным. — Это слово ейникак не давалось. По высокому, чистому лбу пролегла страдальческая линия, ноголос не дрогнул. Спартанка, подумал Эраст Петрович. Как есть спартанка. —Иначе вы не поймете, почему я знаю то, что не было известно никому другому, втом числе ближайшим помощникам Михаила Дмитриевича. Мы с Мишелем любили другдруга. — Госпожа Головина испытующе посмотрела на Фандорина и, очевидно неудовлетворенная вежливо-внимательным выражением его лица, сочла нужнымуточнить. — Я была его возлюбленной.

Екатерина Александровна прижала к груди сжатыев кулачки руки и в этот момент вновь показалась Эрасту Петровичу похожей наВанду, когда та говорила о свободной любви — то же выражение вызова иготовности к оскорблению. Коллежский асессор смотрел на барышню все так же —вежливо и без малейшего осуждения. Та вздохнула и пояснила тупице еще раз:

— Мы жили как муж и жена, понимаете?Поэтому со мной он был откровенней, чем с другими.

— Я это понял, сударыня,п-продолжайте. — впервые разомкнул уста Эраст Петрович.

— Но ведь вы знаете, что у Мишеля былазаконная супруга, — все-таки сочла нужным уточнить ЕкатеринаАлександровна, всем видом показывая, что желает избежать каких-либо недомолвоки своего статуса ничуть не стыдится.

— Знаю, урожденная княжна Титова. ОднакоМихаил Дмитриевич с ней давно расстался, она даже на похороны не п-приехала. Вырассказывайте про портфель.

— Да-да, — сбилась Головина. —Но я хочу по порядку. Потому что должна сначала объяснить… Месяц назад у нас сМишелем произошла ссора… — Она вспыхнула. — В общем, мы расстались ис тех пор не виделись. Он уехал на маневры, потом вернулся на день в Минск исразу…

— Мне известны передвижения МихаилаДмитриевича за последний месяц, — учтиво, но непреклонно вернулсобеседницу к главному Фандорин.

Та помедлила и вдруг отчеканила:

— А известно ли вам, сударь, что в маеМишель обратил в наличность все свои акции и ценные бумаги, забрал со счетоввсе деньги, сделал закладную на свое рязанское имение, да еще взял большуюссуду в банке?

— Для чего? — нахмурился ЭрастПетрович.

Екатерина Александровна потупилась.

— Этого я не знаю. У него было какое-тотайное и очень важное для него дело, в которое он не желал меня посвящать. Ясердилась, мы ссорились… Я никогда не разделяла политических взглядов Мишеля —Россия для русских, объединенное славянство, собственный неевропейский путь ипрочая дикость. Наша последняя, окончательная ссора тоже была отчасти вызванаэтим. Но было и другое… Я чувствовала, что перестала занимать главное место вего жизни. Там появилось что-то более значительное, чем я… — Онапокраснела. — А может быть, не что-то, а кто-то… Ладно, это несущественно.Существенно другое. — Головина понизила голос. — Все деньги лежали впортфеле, который Мишель купил в Париже, во время своего февральского турне.Коричневый, кожаный, с двумя серебряными замками, запирающимися на маленькиеключики.

Фандорин прищурился, пытаясь вспомнить, был литакой портфель среди вещей покойного во время осмотра номера 47. Нет,определенно не было.

— Он говорил мне, что деньги емупонадобятся для поездки в Москву и Петербург, — продолжилаучительница. — Поездка должна была состояться в конце июня, сразу позавершении маневров. Вы ведь не нашли портфель в его вещах?

Эраст Петрович отрицательно покачал головой.

— И Гукмасов говорит, что портфельпропал. Мишель все время не выпускал его из рук, а в гостиничном нумере запер всейф — Гукмасов сам это видел. Однако потом… уже после…, когда Прохор Ахрамеевичоткрыл сейф, там были только какие-то бумаги, а портфеля не было. Гукмасов непридал этому значения, потому что был в потрясении, да и вообще не знал, какаяв портфеле была сумма.

— К-какая же? — спросил Фандорин.

— Насколько мне известно, более миллионарублей, — тихо произнесла Екатерина Александровна.

Эраст Петрович от удивления присвистнул, зачто немедленно извинился. Все эти новости ему решительно не нравились. Тайноедело? Какое может быть тайное дело у генерал-адъютанта, генерала-от-инфантериии командующего корпусом? И что это за бумаги, которые, оказывается, лежали всейфе? Когда Фандорин в присутствии обер-полицеймейстера заглянул туда, сейфбыл совершенно пуст. Почему Гукмасов решился утаить бумаги от следствия? Этоведь не шутки. И главное — огромная, просто невероятная сумма! Зачем онапонадобилась Соболеву? А центральный вопрос — куда исчезла?

Глядя в озабоченное лицо коллежского асессора,Екатерина Александровна заговорила быстро, страстно: