Смерть Ахиллеса - Борис Акунин

Эраст Петрович посмотрел в наполненные ужасомрозовые глазки поросенка и вдруг пожалел бедного малютку, родившегося на светлишь для того, чтобы угодить в брюхо какого-нибудь обжоры.

Купец рявкнул:

— Мал ишшо, пущай жир нагуляет!

Повар обескуражено прижал к грудипарнокопытное, а самодур, ударившись о косяк, вывалился в коридор.

Так, лихорадочно соображал Фандорин. Направо —это в вестибюль. Значит, службы и уборная Ванды налево.

Бегом бросился по коридору. За углом, вполутемном закутке раздался вскрик, там шла какая-то возня.

Эраст Петрович ринулся на шум и увидел, какрыжебородый, обхватив Ванду сзади, зажимает ей ладонью рот и тащит к горлупевицы узкую полоску стали.

Ванда вцепилась обеими руками в широкое,поросшее рыжеватыми волосами запястье, но расстояние между клинком и тонкойшеей быстро сокращалось.

— Стой! Полиция! — осипшим отволнения голосом крикнул Фандорин, и тут герр Кнабе проявил недюжинную быстротуреакции: толкнул барахтающуюся Ванду прямо на Эраста Петровича. Тотнепроизвольно обхватил барышню за худые плечи, и она, вся дрожа, вцепилась всвоего спасителя мертвой хваткой. Немец же в два прыжка обогнул их и помчалсяпо коридору, на бегу роясь под мышкой. Фандорин заметил, как рука бегущеговынырнула с чем-то черным, тяжелым и едва успел повалить Ванду на пол, подмявее под себя. Еще секунда — и пуля пронзила бы обоих. На миг коллежский асессороглох от грохота, наполнившего тесный коридор. Ванда отчаянно взвизгнула изабилась под молодым человеком.

— Это я, Фандорин! — пропыхтел он,приподнимаясь. — Пустите.

Он вскочил было на ноги, но Ванда, лежа наполу, крепко держала его за щиколотку и истерично всхлипывала:

— За что он, за что? Ой, не бросайтеменя!

Выдергивать ногу было бесполезно — певицавцепилась и не выпускала. Тогда Эраст Петрович нарочито спокойным голосомсказал:

— Сами знаете, за что. Ну да богмилостив, обошлось.

Он деликатно, но твердо разжал ее пальцы ипобежал догонять резидента. Ничего, у подъезда Клюев. Толковый агент, неупустит. Во всяком случае, задержит.

Однако, когда Фандорин выскочил из ресторанныхдверей на набережную, оказалось, что дело обстоит из рук вон плохо. Кнабе ужесидел в английской одноместной коляске, так называемой эгоистке, и нахлестывалподжарого буланого конька. Конек замолотил по воздуху передними копытами и взялс места так резко, что немца отшвырнуло на спинку сиденья.

Толковый агент Клюев сидел на тротуаре, зажавруками голову, и между пальцев бежала кровь.

— Виноват, упустил, — глухопростонал он. — Я ему «Стой!», а он рукояткой в лоб…

— Вставай! — Эраст Петрович рванулушибленного за плечо, заставил подняться. — Уйдет!

Сделав над собой усилие, Клюев мазнул по лицубордовую жижу и боком-боком заковылял к пролетке.

— Я ничего, только плывет все, —пробормотал он, залезая на козлы.

Фандорин в один прыжок оказался сзади, Клюевтряхнул вожжами, и рыжая лошадка звонко зацокала по брусчатке, постепенноразгоняясь. Но медленно, слишком медленно. Эгоистка уже оторвалась шагов насто.

— Гони! — крикнул Эраст Петровичвялому Клюеву. — Гони!

Оба экипажа на бешеной скорости — мелькалидома, вывески магазинов, остолбеневшие прохожие — вынеслись по короткой Софийкена широкую Лубянку, и тут погоня пошла всерьез. Городовой, что дежурил напротивфотографии Мебиуса, зашелся в негодующем свистке, помахал нарушителям кулаком,но и только. Эх, вот бы телефонный аппарат в пролетку, мимоходом примечталосьФандорину, да позвонить Караченцеву, чтоб выслал от жандармского управленияпару колясок наперехват. Дурацкая и несвоевременная фантазия — вся надеждасейчас была только на рыжую. А она, голубушка, старалась вовсю: отчаянновыбрасывала крепкие ноги, мотала гривой, косилась назад безумно выпученным глазом— хорошо ли, мол, не наподдать ли, мол, еще пуще. Наподдай, милая, наподдай,взмолился Эраст Петрович. Клюев, кажется, немного очухался, и, стоя, щелкалкнутом да улюлюкал так, будто по тихой вечерней улице неслась целая Мамаеваорда.

Расстояние до эгоистки понемногу сокращалось.Кнабе обеспокоено оглянулся раз, другой, и, похоже, понял, что не уйти. Когдаоставалось шагов тридцать, резидент обернулся, выставил назад левую руку сревольвером и выстрелил. Клюев пригнулся.

— Меткий, черт! Прямо над ухом визгнула!Это он из «рейхсревольвера» содит! Стреляйте, ваше высокоблагородие! По конюстреляйте! Упустим!

— Конь-то в чем виноват? — проворчалФандорин, вспомнив давешнего поросенка. На самом деле он, конечно, не пожалелбы буланого ради интересов отчизны, да вот беда — не приспособлен«герсталь-агент» для прицельной стрельбы с такого расстояния. Не дай бог,подстрелишь вместо конька самого герра Кнабе, и вся операция будет провалена.

На углу Сретенского бульвара немец сноваобернулся и, прицелившись чуть дольше, дунул из ствола дымом. В тот же мигКлюев рухнул навзничь, прямо на Эраста Петровича. Один глаз испуганно смотрелколлежскому асессору в лицо, вместо второго образовалась красная яма.

— Ваше высоко… — шевельнулись губы ине договорили.

Коляску повело на сторону, и Фандорин былвынужден бесцеремонно оттолкнуть упавшего. Подхватил вожжи, натянул — и в самыйраз, а то пролетку разнесло бы вдребезги о чугунную решетку бульвара.Разгорячившаяся рыжая все норовила бежать дальше, но левое переднее колесо зацепилосьза тумбу.

Эраст Петрович склонился над агентом и увидел,что единственный оставшийся глаз у того уже не испуганный, асосредоточенно-остановившийся, будто Клюев рассматривал наверху нечто оченьинтересное, поинтересней, чем небо и облака.

Фандорин механически потянулся снять шляпу, ношляпы не было, ибо замечательный цилиндр так и остался в гардеробе «Альпийскойрозы».

Отличный выходил результат: агент убит, Кнабеушел.

А куда, собственно, ушел? Кроме дома наКаретном резиденту пока податься некуда. Непременно должен туда наведаться,хоть на пять минут — запасные документы прихватить, деньги, компрометажуничтожить.

Предаваться скорби было некогда. ЭрастПетрович подхватил убитого под мышки и выволок из пролетки — посадил спиной крешетке.

— Ты посиди тут пока, Клюев, —пробормотал коллежский асессор и, не обращая внимания на замерших от ужаса илюбопытства прохожих, полез на козлы.