После нас - хоть потом - Евгений Лукин

— Вы же с этого начали!

— Нет, — сказал доминиканец. — Вы не поняли меня. Вспомните апостола Павла! «Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых». Для эллинов — эллином, для евреев — евреем… И, если я собираюсь проповедовать собакам, я сам должен стать собакой.

Застигнутый врасплох последней фразой, Ратмир секунды три сидел неподвижно. Нижняя губа оползла, открыв для обозрения зубы, что для боксера, как известно, недопустимо в принципе. Наконец бронзовый призер тряхнул головой и оторопело уставился на безумца в черном плаще.

— Вы собираетесь проповедовать в качестве пса?! Каким образом?

— Условные телодвижения, богатейшая мимика морды… — без тени улыбки напомнил доминиканец. — Добавьте к этому акустические сигналы: рычание, скуление, фырканье, визг! А главное — собственный пример. Делай как я! Неужели этого мало?

— Ересь какая-то… — честно сказал Ратмир.

Шея у толстячка была, как выражаются специалисты, загруженная, с подвесом, то есть короткая, в тяжелых складках, поэтому голову он повернул не без труда.

— А знаете, что говорил по этому поводу упомянутый вами в прошлый раз святой Франциск Ассизский?

— Вы переоцениваете мою начитанность… — кисло заметил Ратмир. — И что же он говорил?

— «Проповедуй Евангелие постоянно. — Толстячок приостановился и закончил, таинственно прищурясь: — Если нужно, пользуйся словами».

Ратмир недоверчиво хмыкнул. Сказано было изрядно.

Вдалеке под чьими-то неровными шагами заскрипел гравий. Затем из-за изгиба аллеи быстрой расхлябанной походкой вывернулся отрок в черной майке и камуфлированных штанах с подтяжками. Подтяжки, впрочем, были скинуты с нешироких плеч и свисали петлями вдоль бедер. Стриженная под ноль голова покачивалась, как у китайского болванчика. Вскоре бросилось в глаза, что черная матерчатая грудь шалопая украшена изображением повешенной собаки с вываленным языком. Рисунок сопровождали кровавые нарочито расплывшиеся письмена, разобрать которые на ходу не представлялось возможности.

Почти уже миновав скамью, прохожий остановился, как споткнулся, и, повернувшись к сидящим, с вызовом вскинул средний палец правой руки. Но поскольку зрачки его были при этом полностью расфокусированы, собеседники невольно оглянулись, полагая, что неприличный жест адресован не им, а кому-то за их спинами.

В кустах, однако, никого не обнаружилось, и оба вновь вопросительно посмотрели на задиру, заодно ознакомившись с надписью на его груди. «Она съела кусок мяса!» — гласили письмена.

— Вы это, юноша, кому? — полюбопытствовал Ратмир. Юноша засуетился, отбежал подальше и уже оттуда, сочтя себя в относительной недосягаемости, ликующе объявил:

— Собаки противные!

Ратмир сделал движение, но не вверх, как это свойственно человеку, намеревающемуся подняться со скамейки, а вперед и вниз, словно бы собираясь пасть на четвереньки. Реакция юноши в точности повторила реакцию черной кошечки с той лишь разницей, что та, умница, сразу порскнула в кусты, а этот придурок сломя голову задал прямика по аллее.

— А-а… — начал толстячок, завороженно глядя вслед.

— Да эти… — Ратмир пренебрежительно повел ухом. — Кинофобы…

— В смысле!

— Отморозки, — пояснил Ратмир. — В «Парфорсе» про них статья была, будто кое-кто из Капитолия их прикармливает. Тайком, разумеется.

— И чего же они требуют?

— Рассобачивания. В лучших отечественных традициях…

За Сусла-рекой раздался звук, точно в неимоверной дали захлопнуло сквозняком огромную дверь.

— Кстати! А почему вы не на службе?

— Отгул коротаю, — признался Ратмир. — Вообще плохо переношу выходные.

— Предпочитаете собачью жизнь?

С задумчивой гримасой, которую вполне можно было принять и за полуулыбку, Ратмир глядел в конец аллеи, где теплая зелень дубов смешивалась с прохладной зеленью тополей.

— Пожалуй, что предпочитаю, — согласился он.

— И в чем же ее преимущество?

— Да мало ли… — сказал Ратмир.

Ему всегда нравился этот уголок парка, достаточно удаленный от мест увеселения с их бухающими динамиками и в то же время чудом избежавший опустошительных набегов пьяных людских свор, после которых остаются пепелища и незакопанные объедки. Даже какая-то живность тут водилась: в кронах то и дело звучала дробь дятла, столь быстрая, что еще немножко — и получился бы скрип.

— Василий Степанович упомянул, что, кроме физической подготовки, мне еще предстоит практикум по психологии… — так и не дождавшись продолжения, осторожно подал голос толстячок.

— А как же! — усмехнулся Ратмир. — Главная-то задача не в том, чтобы научиться бегать на четвереньках, а в том, чтобы ощутить себя псом… Ох, помню, и боялись мы этого практикума! И правильно, кстати, боялись. Завкафедрой Искандер Шайхуллович до сих пор снится… Блещешь ты типом, не блещешь — отчислял почем зря! Однажды его спросили, каким образом ему удалось воспитать такую плеяду медалистов. И знаете, что он ответил? «Я многих принимаю и многих бракую…» Мы его промеж собой Кабыздохом звали.

— Ощутить себя псом… А что это значит? Хотя бы в общих чертах.

— В общих чертах? — Ратмир возвел глаза к шевелящимся кронам, откуда вновь раздалась бойкая дробь дятла. — Н-ну… Начнем с того, что собака живет одним днем. Иными словами, не боится будущего, не сожалеет о прошлом… Умеет довольствоваться малым: коврик, миска — что еще нужно для счастья?.. Собаки — как дети. Никогда не анализируют своих поступков, руководствуются исключительно чувствами, поэтому всё у них просто: да — да, нет — нет. Но главное, конечно, отношение к хозяину. Хозяина нужно любить до самозабвения, до утраты инстинктов. Угадать его желание для собаки высшее благо… Хотя, собственно, что я вам рассказываю! Возьмите учебник, там всё гораздо подробнее… Шар-пей выслушал его с напряженным вниманием.

— Такое впечатление, — сказал он, — что вы излагаете Нагорную проповедь своими словами…

— Да, что-то общее есть, — спокойно согласился Ратмир. — Но вы же сами недавно признались, что в собачьем качестве мои коллеги куда больше напоминают христиан. Во всяком случае, две заповеди мы соблюдаем на службе неукоснительно: не убиваем друг друга и не лжесвидетельствуем…

— Ни разу не погрызлись до смерти? — усомнился шар-пей. — А я вот слышал от людей…

Бронзовый медалист поморщился.

— Меньше им верьте, — посоветовал он. — Сами же стравливают, а потом толкуют о врожденной агрессивности…

— Вы имеете в виду бои?

— Не только. Возьмите те же уличные драки. Вот, скажем, выгуливает меня секретарша, причем в первый раз…

— Простите, не понял… чья секретарша?

— Ну не моя же! Нашего директора, естественно… Идем с ней мимо фирмы «Редхаунд». Чужая территория, не мной помечена. Я обязан миновать ее с опущенной головой — иначе получится, что я на эту фирму претендую…