После нас - хоть потом - Евгений Лукин

— Может, к троепольским прибиться? — шмыгнув носом, озабоченно предложил один.

— К кому ты теперь прибьешься? — безнадежно отозвался второй. — Ну подкатимся к Биму, а он мигом Шарику звякнет! Тот ему про нас тут же все и выложит…

Крякнули, насупились, выпили… Да, ребята, незавидное у вас положение. Послали за Львом Львовичем — вернулись с пустыми руками, послали за Ратмиром — вернулись со Львом Львовичем, а он уже, наверное, к тому времени был без надобности. С такой репутацией вас, пожалуй, ни одна группировка не примет.

— И пес этот, зверюга… — пожаловался первый, разглядывая свежеотремонтированный рукав. — До самого локтя ведь располосовал, сучий потрох! Зубы им, что ли, стальные ставят?

— Да запросто…

Ратмир внимал лестным речам и, мечтательно улыбаясь, грыз орешки. Водяной обвал продолжался, но в центре желтого парящего над асфальтом шатра было по-прежнему сухо. Век бы сидел да слушал!

Бывшие злоумышленники, однако, впали в уныние и надолго умолкли. Потом один из них завёл сдавленно и негромко под шум дождя:

Ударил гонг… пошла заба-ава…

И столько безысходности было в повисшей над столиками ноте, что у Ратмира невольно защемило сердце. Второй злоумышленник с укоризной покосился на первого: и так, дескать, тоска собачья, а тут еще ты душу травишь! Но тот, будучи в избытке чувств, лишь мотнул головой и повёл песню дальше:

Стравили раз, потом — другой…

Приятель его подумал, набрал воздуха, вроде бы собираясь вздохнуть, как вдруг махнул на всё рукой и присоединил свой басок к дрожащему тенору запевалы:

И молодо-ого… волкода-ава… несут с прокушенной ногой…

Подобно многим рафинированным интеллигентам Ратмир был неравнодушен к лирике подворотен. Он, конечно же, знал эту длинную жалостную песню, в которой подробнейшим образом излагалась трагическая история изувеченного бойцового пса по кличке Парень. Подлец хозяин в отместку за поражение объявил себя банкротом, выгнал калеку на улицу, денег на лечение не дал. Кончалось всё, понятное дело, заражением крови и смертью героя…

Зачем ты, Парень, торопи-ился?

Зачем ты ногу подставлял?..

Надо отдать молодым людям должное, пели они куда лучше, чем похищали. И это несмотря на то, что причастность их к собачьей службе представлялась весьма сомнительной. Да и пес с ней, с причастностью! В детстве Ратмир слышал, к примеру, как на тот же самый мотив травили душу очень похожей балладой про танкистов, и тоже можно было поспорить, что к танковым частям исполнители в большинстве своем никакого отношения не имели. А еще раньше, в совсем уже незапамятные времена, то же самое, говорят, пели про шахту и про молодого коногона…

А впрочем: пес, шахтер, солдат — какая разница? Судьба-то — одна.

Над стойкой в такт пению давно уже покачивалось горестное личико барменши. Потом к двум мужским голосам тихонько присоединился третий, и Ратмир лишь через некоторое время осознал, что это его собственный голос:

Прощай, бойцовая аре-ена.

Ох, погубила ты меня.

Молодые люди оглянулись — и все трое как бы обняли мысленно друг друга за плечи.

Ветеринар сказал: «Гангре-ена», — и вышел, голову склоня.

Тут, как нарочно, разразился бойкой глуповатой трелью сотовый телефон.

— Да? — процедил Ратмир.

— Я смотрю, ты не торопишься… — буркнул Рогдай Сергеевич.

— Ливень пережидаю.

— Да он вроде кончился…

Действительно, увлекшись, Ратмир и не заметил, что в парке стало заметно светлее. Изваяние Ставра уже не ерошило водяную шерсть на загривке, по асфальту журчали мутные потоки, ранее не слышные за шумом дождя. Внезапно тучи над Сусловом разомкнулись — и всё вокруг воссияло.

Ратмир нехотя поднялся, спрятал сотовый и выбрался из-под тента, так и не дождавшись последних душераздирающих строк:

И Дорогая не узнает, какой у Парня был конец…

Романтический охранник средних лет на этот раз отсутствовал. Вместо него за столом в холле восседал старательно серьезный, опять-таки камуфлированный юноша, принятый в штат этак с недельку назад.

— Вы к кому? — подозрительно спросил он Ратмира.

— К себе, — с подкупающей простотой ответил тот, но удостоверение все же достал.

Юноша был несколько озадачен. Попросил документ в руки и долго сличал лицо посетителя с фотокарточкой.

— А почему я вас ни разу здесь не видел? — прямо спросил он наконец.

— Да видели вы меня, — лениво сказал Ратмир. — То же самое, вид сверху. Там же должность обозначена…

— А-а… — ошарашенно молвил юноша, возвращая удостоверение, и бронзовый медалист невольно усмехнулся. Опять комплимент. И опять, что особенно приятно, нечаянный.

Продолжая улыбаться, он двинулся к лестнице, но, поставив ногу на первую ступеньку, замер в так называемой легкой стойке. Навстречу ему спускался озабоченный, бледный, словно бы из теста вылепленный Лев Львович. Глаза их встретились. В Ратмировых, вероятно, обозначилось изумление, в замдиректорских — испуг.

Оторопело поздоровавшись, разминулись. Лев Львович торопливой трусцой миновал стол охранника и скрылся за входной дверью. За той самой, о которую Ратмир позавчера ударился боком, выручая этого двурушника.

— Его что, отпустили? — туповато спросил Ратмир юношу.

— Откуда? — Тот даже не понял, о чем речь. Ну правильно, он же ни вчера, ни позавчера не работал.

Ратмир круто повернулся и единым духом взбежал по лестнице на второй этаж. Не обнаружив в приемной Ляли, устремился прямиком к дверям кабинета и, без стука рванув ее на себя, застал руководство в обычной позиции: хмурый Рогдай Сергеевич вручал Гарику хрустальный наперсточек с коньяком.

— А… — без особой радости отозвался глава фирмы на появление сотрудника. — Явился?

— Я не понял… — пристально глядя ему в глаза, сказал Ратмир. — Вы же говорили, что Лев Львович для вас фигура конченая!

Рогдай Сергеевич расстроился окончательно, даже стопку на стол поставил. Шагнул к Ратмиру и, не глядя в глаза, ободряюще пожал ему плечо. Таким жестом на похоронах выражают соболезнование родственнику покойного.

— Тактика, понимаешь? — сделав несчастное лицо, объяснил он, видимо, и сам чувствуя, что слова утешения тут бессильны. — Ситуация-то меняется…

— То есть вы его не увольняете?

— Пока нет.

Всё было ясно как божий день. Рогдай наверняка пообещал внезапно освобожденному Льву Львовичу забыть до поры о его вчерашнем предательстве, а тот в благодарность согласился принять на себя еще одну часть долгов фирмы.

Ратмир рванул верхнюю пуговицу рубашки. Стало душно. Захотелось немедленно бежать из этого подловатого и невероятно запутанного мира людских отношений в незатейливый и честный собачий мир, где всё так ясно и просто.