После нас - хоть потом - Евгений Лукин

Естественно, что после беседы в парке мысли его приняли несколько еретическую направленность. Глумливое воображение рисовало перед Ратмиром поистине раблезианские подробности перевода Священного Писания на собачий. Интересно, с какого языка он собирается перелагать? На церковнославянском, к примеру, — «не введи нас в напасть». А на русском — «не введи нас во искушение». Пусть небольшая, но разница налицо. Либо вообще не смей ни на кого напасть, либо нападай, но не вздумай при этом искусать…

Шел и посмеивался.

Шар-пей, конечно, безумец. А безумные замыслы обыкновенно удаются… Только вот не вышло бы у четвероногого проповедника, как на Гаити, где негры-христиане когда-то учинили белым собратьям хор-рошую резню по идейным соображениям! А что? Ситуация схожая: Бог пришел спасти людей, а люди Бога распяли. И неизбежная для каждого пса мораль: трави их, христоубийц двуногих! Кусай! Грызи! Ату!..

Хотя, впрочем, сколько их у нас, граждан, работающих собаками? От силы процентов десять, если не меньше. Так что спите спокойно, прямоходящие сусловчане, травли не будет…

Но вот кто взвоет, так это хозяева! Уверовавший пес для боев скорее всего непригоден. По правилам поединка немедленная дисквалификация следует в трех случаях: пассивное облаивание, долгая демонстрация оскала и, наконец, бегство с ринга до начала драки. Что ж, придется добавить четвертый пункт: дружелюбное облизывание морды противника…

Как это он выразился? «Даже встав с четверенек, не забывайте о том, что у вас есть Хозяин»? Тогда уж проще не вставать… А это уже раскол в рядах собачьей паствы. Одна свора исповедует сохранение духовных ценностей во внерабочее время, другая отвергает внерабочее время как таковое. При встрече друг на друга рычат…

Ой! А в семьях-то что будет твориться! «Ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и…»

И еще кого-то с кем-то.

В небесах громыхнуло, но вскоре выяснилось, что к американо-лыцкому конфликту отношения это на сей раз не имело. Выяснилось также, что увлекшегося Ратмира по рассеянности снова занесло в городской парк. Перед грозой лиственные массивы как бы обрели объем, каждое дерево стояло отдельно, сизоватая мгла залегла меж стволов. Возвращаться к центральному входу не было смысла. Проще уж проскочить зону отдыха насквозь, пока не накрыло…

И Ратмир устремился насквозь.

Сверху опять громыхнуло. Кажется, в контору ему до начала грозы не попасть никоим образом. Ладно. В крайнем случае укроемся неподалеку от памятника Ставру — в летнем кафе под желтым обширным тентом с эмблемой «Сусловского сусла».

Замедлив шаги, Ратмир приблизился к постаменту и вновь всмотрелся в потемневшее бронзовое лицо Стасика Лоханцева.

Забудут Ратмира, забудут даже Адмирала и Лорда Байрона с их килограммами наград, титулами, ресторанами, а Ставр с его провислой, на троечку, спиной, и легким недокусом по-прежнему будет устремляться с пьедестала за летящей в бездну тростью. В который раз подкрадется зима, центральная аллея опушится рыхлым инеем, и молоденькие сучки с первого курса Госпитомника будут назначать встречу кобелькам именно здесь — «у Ставра». Да, наверное, мало просто быть мастером своего дела. Чтобы остаться в памяти людской, нужно еще за него умереть. Ну, пусть не умереть, но хотя бы пострадать, на худой конец… Взять литераторов. Только тех и помним, кто угодил в ссылку, на каторгу, под анафему, в сталинский лагерь, хотя бы просто в камеру… Пушкин, Достоевский, Толстой, Мандельштам, Лимонов…

Кстати, о провислой спине и легком недокусе. Оба эти недостатка у изваяния отсутствовали. Ваяли Ставра, несомненно, по фотографиям, поэтому скульптура была похожа на всех эрдельтерьеров сразу: хорошо сбалансированная голова, гордый римский профиль, курчавые жесткие завитки короткой бородки. И какая-то тварь уже исхитрилась — вывела маркером на мраморе пьедестала: «ЛОХ».

Да, конечно. Всякий праведник — лох. Хотя далеко не всякий лох — праведник…

А ведь, если следовать букве Устава, Стасик имел полное право струсить, заскулить, заметаться, жалобно оглядываясь, по краю бетонной плиты — и ничего бы ему за это не было…

Ничего.

В том числе и памятника.

Доминиканец-шар-пей, конечно, забавен и трогателен, но, воля ваша, сквозило кое-где в его рассуждениях кощунство, неприемлемое даже для Ратмира: Как вообще можно сравнивать Хозяина с большой буквы и ту сволочь, что, швырнув тросточку с виадука, пьяно выкрикнула: «Апорт!»

А с другой стороны, какая тебе разница? Родина, Вера, Царь, Президент, Директор…

«Дело, наверное, не в хозяевах, — подавленно мыслил Ратмир, — дело в нас самих. Пес не имеет права судить о владельце, как не имеет права глиняный горшок спросить горшечника: „Почему ты слепил меня так, а не иначе?“ Вот в том-то наша и беда, что в отличие от натуралов мы поднимаемся ежедневно во весь рост — и сами не можем понять: кого же это мы только что боготворили! Ради кого готовы были жизни своей не щадить!..»

Хозяин. Он же — босс… Тоже с большой буквы?

Ратмир ёрнически ухмыльнулся, представив себе подобное написание. И как хорошо бы прозвучало в устной речи: «А Босс его знает!» «Одному Боссу известно!» И даже: «Боссе мой!»

После такой святотатственной мысли уже не громыхнуло, а просто грянуло. Хляби разверзлись — и сыпанул крупный летний дождь. На праведных и неправедных.

На туго натянутом желтом тенте летнего кафе пьяно топтался ливень и вдребезги бил всё нажитое. Ратмир опустился на пластиковый стул неподалеку от центральной опоры шатра (крайние столики заливало) и, поколебавшись, заказал пакетик соленых орешков. Пиво и чипсы он с прискорбием исключил из рациона еще несколько лет назад.

Памятник Ставру оброс водяной щетиной — казалось, что летящее в бездну изваяние угрожающе поигрывает шерстью на хребте.

— Слышь, — с пьяной тоской произнесли неподалеку. — Чего делать-то будем, а?

Ответом был тяжкий вздох — и Ратмир покосился на соседей. Судя по уровню водки в литровой бутылке квадратного сечения, обосновались они здесь задолго до приближения грозы. Лица их показались Ратмиру смутно знакомыми. Обоих он где-то уже встречал, и не раз, но, кажется, в рабочее время. Упитанные молодые люди с одинаково низкими уныло наморщенными лбами… А-а, вон это кто… С человеческой точки зрения незадачливые похитители смотрелись, пожалуй, повнушительнее, нежели с собачьей. Хотя, впрочем, не намного…

Ратмир окинул неожиданных соседей рассеянным взглядом и отвернулся. Если уж он их не сразу узнал, то они его тем более не узнают. Да хотя бы и узнали, что с того? Опасаться этих двоих следовало только в служебное время. Вся тонкость тут заключалась в том, что за похищение человека без смягчающих вину обстоятельств по закону причитается примерно десять лет строгого режима, а за кражу пса (при условии, что ему не будут причинены увечья) — от силы полтора года условно. Есть разница? Кроме того, собачьи показания, о чем уже речь велась, судом не учитываются, а человека, хочешь не хочешь, придется убирать как свидетеля. И пожизненное заключение в итоге.