Бездна между нами - Тахира Мафи

Я дергалась уже от одного его присутствия в классе. Биология стала каторгой. Все мои силы уходили на вырабатывание неприязни, которая никак не вырабатывалась. Оушен, казалось, на свет появился, чтобы вызывать глубокую симпатию. При нем хотелось расслабиться, на него хотелось положиться.

Что, понятно, только сильнее меня раздражало.

Я думала, главное – свести разговоры к минимуму. Тогда и напряжение исчезнет. Не тут-то было. В тишине некий невидимый рычаг продолжал работать, наматывать пресловутую связующую нить и натягивал ее до струнного звона. Странным образом, мое молчание оказывалось красноречивее слов. Душило. Тащило в тупик. Я отбивалась, как жертва маньяка. И не могла отбиться.

В понедельник я продержалась всего полчаса. Сидела над дохлой кошкой, не глядя на нее, постукивая карандашом по чистой блокнотной странице, выискивая в Оушене достойные ненависти недостатки. И тут Оушен ко мне обернулся и безо всякого повода спросил:

– Слушай, а я твое имя правильно произношу?

Я так и подпрыгнула. Уставилась на него. Бросила:

– Нет.

– Нет? Ты серьезно? – Оушен засмеялся было, но оборвал себя. – Почему же ты меня не поправишь?

Я пожала плечами. Перевела взгляд на пустую страницу.

– Мое имя никто толком не выговаривает.

– Да ты объясни, как надо. А я уж постараюсь.

Оушен коснулся моей руки. Получил мой взгляд.

– Как же будет правильно, а?

Вообще-то у него «Ширин» звучало лучше, чем у остальных. Оушен, как и положено, растягивал второй слог, но комкал первый. Остальные комкали оба слога, да еще норовили проглотить звук «р». Я принялась объяснять. Нужно, сказала я, тянуть оба «и», чтобы было напевно. Даже нежно.

Оушен повторил за мной несколько раз. Растрогал меня. И чуть-чуть позабавил.

– Как красиво получается, если правильно произносить, – прокомментировал он. – А что значит твое имя?

Я усмехнулась. Просвещать его не хотелось, и я мотнула головой.

– Разве значение какое-то плохое? – напрягся Оушен.

– Нет, – вздохнула я. – «Ширин» значит «сладкая, милая, любезная». А смешно мне из-за нестыковки. Родители, наверно, надеялись, что дочка у них другой вырастет.

– Извини, не понял.

– В любезности меня вряд ли заподозришь.

Оушен рассмеялся. Потом пожал плечами и произнес:

– Ну, не знаю. Пожалуй, имя и впрямь не очень подходит. – Он повертел в пальцах карандаш и продолжил: – Ты не любезная, это верно, ты скорее…

Осекся. Вздохнул. Отвел взгляд.

Я растерялась. Как реагировать? Очень интересно, какая я, по мнению Оушена, только совсем необязательно ему знать, что мне это интересно. Поэтому я ждала молча.

– Ты очень сильная, – наконец выдал Оушен, по-прежнему глядя не на меня, а на карандаш. – Впечатление, будто вообще никого и ничего не боишься.

Вот такой характеристики я точно не ждала. Даже рот раскрыла от удивления.

Сильная, ха! Я себя сильной почти никогда не ощущала. По большей части меня терзал страх.

Так я и таращилась на Оушена. Подняв, наконец, взгляд, он увидел мое напряженное лицо.

– На самом деле я много чего боюсь, – прошептала я.

Мы смотрели друг на друга, прерывисто дыша, когда зазвенел звонок.

Я вскочила, покидала вещи в рюкзак и метнулась вон из класса.

В тот вечер Оушен послал мне сообщение:

Чего ты боишься?

Я не ответила.

Наутро я подготовилась – в класс вступила с нужным настроем, который дался титаническими усилиями. Все, я не девчонка. Я – скучнейший, педантичнейший партнер по вскрытию кошачьих трупов. Но случилось нечто – и мои старания пошли прахом.

Мы с Оушеном столкнулись.

Точнее, он на меня налетел. Или нет. В общем, не знаю. Кажется, мимо Оушена спешил кто-то с дохлой кошкой, и Оушен отступил, давая дорогу, и не рассчитал и толкнул меня на входе в класс. Дальше все как в кино.

Я угодила прямо в его объятия, в полете инстинктивно уцепилась за плечи Оушена, и он удержал меня; обвив меня обеими руками, он выдохнул: «Ой! Извини…» – но не выпустил и даже не отпрянул. Я, еще не понимая толком, что́ произошло, дернула головой, хотела заговорить, однако вместо этого мои губы лишь скользнули по шее Оушена. Запах его тела оглушил меня, мое касание оглушило его – он разжал руки, я не успела восстановить баланс. Качнулась, но Оушен поймал мои ладони в свои и снова не дал мне упасть. Глаза у него стали огромными, глубокими, потрясенными. Я шарахнулась, вырвалась. Разрушила связь. Постаралась унять головокружение.

Ужас, до чего неловко. Правда, вся сцена заняла от силы несколько секунд, вряд ли кто в классе вообще ее заметил. Но Оушен! Оушен коснулся шеи, задержал на ней пальцы. А у меня сердце чуть не выскочило при воспоминании о его объятии.

И за весь урок мы ни словом не обмолвились.

По звонку я схватила рюкзак, готовая спасаться бегством – и тут Оушен произнес мое имя. Только базовые представления об этикете остановили, удержали меня на месте. Сердце бешено стучало – так продолжалось уже час. Меня колотило изнутри, как передержанное в сети зарядное устройство. Перед глазами мелькали разноцветные точки. Словом, мне необходимо было оказаться как можно дальше от Оушена. Я и так уже вымоталась морально, сидя с ним рядом над дохлой кошкой.

Нет, у меня и раньше случались влюбленности, и не раз. С буйными мечтами и дурацкими фантазиями, которыми я прилежно заполняла страницы дневника, чтобы переключиться на новый объект, столь же незначительный, что и прежний. Теперь всех и не упомнишь.

Но ничье прикосновение не вызывало подобных чувств, будто по мне электрический ток пустили.

– Погоди, – сказал Оушен.

Откликнуться, обернуться к нему было трудно, но я все-таки это сделала. И увидела: Оушен изменился. Ему тоже страшно. Не меньше, чем мне.

– Что? – выдохнула я.

– Давай поговорим.

Я качнула головой.

– Нет, мне надо идти.

Оушен сглотнул – его кадык дрогнул. Он промямлил «о’кей», но сделал шаг ко мне, прямо на меня – и в голове моей что-то взорвалось. Не иначе, умерло несколько миллионов нервных клеток. Оушен уставился не на меня, а на два дюйма пустого пространства между нами. Вроде хотел сказать нечто крайне важное, но молчал. Просто стоял, и грудная клетка у него поднималась и опадала, поднималась и опадала, и я смотрела как завороженная, и в голове начиналось кружение, щеки жгло, сердце скакало, не думало замедлять скачку, когда внезапно Оушен вымучил почти беззвучным шепотом, не касаясь меня, даже не глядя мне в лицо:

– Я должен знать… просто ответь – ты то же самое чувствуешь, да?