Верум - Кортни Коул

Сабина безразлично пожимает плечами:

– Иногда вселенная имеет странное чувство юмора, мисс Прайс.

– Что вы имеете в виду?

Она смотрит куда-то за линию горизонта и, кажется, видит там что-то, чего не вижу я.

– Вселенная не может оставить несправедливость безнаказанной, она всегда заботится о тех, кого при жизни оклеветали или обидели, а в человеческом мире никто не встал на их защиту. Вот то, что я хотела сказать.

Я выдыхаю, чувствуя, как дрожит все внутри меня.

– И это все? Это звучит как суеверие. Вы правда думаете, что вселенная может покарать кого-то за плохие поступки?

– Именно это я и имею в виду, – заключает она, – это правда. Прости, если напугала тебя.

– Нет, я не напугана, – спорю я, – просто не уверена, что это мнение сочетается с моей системой верований.

На этот раз Сабина улыбается, и я понимаю, что единственное, что пугает меня сейчас, – это ее жуткая улыбка. От нее у меня по спине ползут мурашки.

– Уверена, ты была свидетельницей многих несправедливостей, – объясняет она, – в тех условиях, в которых выросла. И конечно же, ты видела смерти, которые трудно назвать справедливыми. Мертворожденные младенцы, дети, молодые матери и отцы… Ты никогда не задавалась вопросом, чем они это заслужили?

Я смотрю на нее ошеломленно.

– Жизнь несправедлива, Сабина, – твердо произношу я, – это все, что я могу сказать. Люди не всегда заслуживают того, что с ними происходит. Все совсем не так. – Теперь мои мысли заняты братом и демонами, которые держали его в своих тисках. – Все совсем не так.

Но Сабина настаивает на своем.

– Бывает, что нам приходится платить за грехи, которых мы не совершали, – спорит она, – так устроена вселенная, и так было всегда.

Я раздумываю над этим около минуты, размышляю о всегда нежном с нами отце и доброй матери. Не может такого быть, чтобы кто-то из них совершил нечто настолько плохое, что могло бы повлечь за собой страдания Финна. Я отчаянно встряхиваю головой, чтобы продемонстрировать свое несогласие. Сабина лишь мягко улыбается.

– Взять, например, Адэра, – объясняет она, – этот мальчик никогда не совершал ничего плохого, но все его родные погибли. Его отец умер от рака, а мать вышла замуж во второй раз, за Дики Саважа, которого никогда нельзя было назвать хорошим человеком, поэтому детство Дэра было соответствующим. А потом Дики умер, а Оливия осталась совсем одна вместе с Дэром. Как ты думаешь, он заслужил все это?

Я медленно мотаю головой:

– Я не знаю. Я не знаю, что он заслужил.

– Доверься своим чувствам, Калла, – говорит Сабина.

В моей голове всплывает его лицо, такое чувственное, когда я обнаружила его играющим на пианино. Я ничего не могу поделать с тем, что в моей голове так хорошо отпечатался этот образ человека, которого я люблю.

– Нет, – соглашаюсь с ней я, – я не думаю, что он заслужил все это.

Как вообще кто-то может все это заслужить?

– Порой сыновьям приходится расплачиваться за грехи отцов. Или матерей, – добавляет Сабина.

Эта идея заставляет меня остановиться и задуматься. Все это кажется мне очень несправедливым.

– Но это нечестно, – отвечаю я ей, бессознательно подбирая цветок, лежащий позади меня.

– Жизнь часто бывает несправедлива, – говорит она, – это первый тяжелый урок, который нам приходится усвоить. – Она теребит жилистыми руками цветок, обрывает его лепестки и спутанные тычинки, роняя их на землю под нашими ногами. – Не забывай об этом.

Когда она уходит, Финн снова возвращается ко мне, в его воображаемых глазах блестят искорки заинтересованности.

– Что она тебе сказала? – спрашивает он, занимая только что освободившееся место.

Я качаю головой.

– Ничего особенного, – лгу я, – она странная, Финн. Я не знаю, что думать о ней.

– Я тоже, – отвечает он, – она меня немного пугает.

И это говорит парень, который видит демонов.

– Мама доверяла ей, – рассуждает он, – может, тебе стоит поступить так же?

Я молча киваю. Возможно.

– Она сказала, ты живешь своей интуицией, – говорю ему я. – Что твое нутро говорит о ней?

Он ухмыляется.

– Значит, она усмотрела мудрость в моих действиях. – Он закрывает глаза и делает вид, что глубоко задумался, его брови нахмурены. – Я думаю… что она чудаковатая. И я бы хотел сохранить за собой право рассказать о своей точке зрения позже.

– Ты увиливаешь от ответа, – пытаюсь я пристыдить его.

Его улыбка становится еще шире.

– Это мое право. Она же тебе сказала, что за мной мудрость.

Я закатываю глаза:

– Боже, дай мне сил!

Мы возвращаемся в дом, чтобы уединенно пообедать. Сегодня ни Элеанора, ни Дэр не оказывают нам честь своим присутствием. В столовой стоит абсолютная тишина, кроме звука наших работающих челюстей и звона китайского фарфора и серебра, когда мы орудуем приборами.

– Тебе не кажется странным, что Элеаноры нет сегодня? – спрашиваю я Финна, когда мы заканчиваем трапезу.

В ответ он пожимает плечами:

– Так или иначе, мне без разницы. Честно говоря, я даже рад, что мне не приходится быть здесь вместе с тобой и видеть это все воочию. Мне не хочется контактировать с Элеанорой.

– Слава тебе Господи!

Я прекрасно его понимаю.

И ни в чем не виню.

На этот раз мне даже не кажется, что это какая-то наша общая близнецовая фишка. Должно быть, все придерживаются похожего мнения об Элеаноре.

Прежде чем уснуть, я пытаюсь позвонить отцу, но звонок так и не проходит. Я не получаю даже сигнала.

– Может, стоит завтра съездить в город и попробовать дозвониться оттуда? – предлагаю я, хватая в охапку мою пижаму, чтобы переодеться после душа.

Финн иронично смотрит на меня.

– А еще ты можешь позвонить ему со стационарного телефона в доме.

Я морщу лицо в гримасе.

– Я не знаю почему, но у меня странное ощущение. Будто кто-то может подслушать меня. В любой момент.

– Все ошибаются, – внезапно заявляет он, – ты сумасшедшая, Калла. Не я. Зачем кому-то подслушивать твои телефонные разговоры?

– Я не знаю, – мне приходится согласиться с ним, – просто чувствую, что они делают это. Не могу изменить свои ощущения.

– Нет, ты не можешь. Но ты можешь изменить свое отношение к этим чувствам, – беспомощно отвечает он, – подумай сама, ты же не хочешь прослыть безумной, Калла.

Так и не обнаружив подходящего ответа, я ухожу, чтобы надеть пижаму. Когда я возвращаюсь, он уже устроился калачиком на одной из сторон нашей огромной постели. Теперь нам не приходится обговаривать заранее, будет ли он ночевать вместе со мной или нет. Он понимает, что мне не нравится быть здесь совсем одной. Это пространство слишком большое для одной маленькой меня.