Принц Николас - Эмма Чейз

Николас качает головой.

– Чертово безумие. – Его рука снова оказывается на моей заднице, чтобы напоследок ущипнуть ее. – И черт возьми, это фантастика.

Николас

Сегодня я займусь сексом. Не раз.

Я собираюсь уложить Оливию в кровать и трахнуть ее нежно, затем прижать у стены и трахнуть, но уже жестко. Ни одна комната не останется не оскверненной.

Движения и позы, достойные олимпийских гимнастов, целый день мелькают в моей голове, делая меня болезненно возбужденным.

От этого интервью и благотворительный обед, во время которых я страдаю, становятся немного неловкими.

И все из-за нее. Оливии.

Какой же сексуальной, восхитительной, маленькой неожиданностью она оказалась!

Вчерашний вечер был… насыщенным. Я не планировал так открываться, все произошло само собой. И, господи, она даже не подписала соглашение о неразглашении, а я про такие вещи не забываю.

Но, поговорив с ней, я почувствовал облегчение. Мы словно находились в собственном пузыре, на уединенном острове, где никто не мог увидеть нас, прикоснуться или услышать. Перед отъездом из Нью-Йорка я планировал максимально воспользоваться своей свободой, сделав то, о чем даже не смел мечтать. И мисс Оливия Хэммонд, безусловно, отлично для этого подходит.

Я составил для дворецкого целый список дел к ужину и сказал, чтобы он убедился, что в номере есть презервативы… в каждой комнате. «Прикрой своего оленя, прежде чем толкнуться в нее», – так учил меня отец. Эти слова – девиз каждого короля.

Слова, которые я научился не забывать.

* * *

Моя нога нервно подергивается, когда машина останавливается у «Амелии» перед заходом солнца. Стоило потренироваться, дабы сжечь часть энергии, а лучше просто подрочить. Я готов наброситься на Оливию, как только ее увижу. Мои яйца давно превратились в свинцовые гири.

Если что, то это не особо удобно.

Я замечаю табличку «ЗАКРЫТО» на окне и улыбаюсь. Это означает уединение, поэтому, возможно, я получу шанс воплотить свою любимую фантазию, где Оливия лежит на одном из столов: ее ноги на моих плечах, и я плавно в нее погружаюсь.

Но эти сладкие мысли вылетают в трубу, как только я оказываюсь в здании. Меня приветствует не Оливия, а ее младшая сестра.

Элли Хэммонд маленькая, но симпатичная. У них с сестрой схожий оттенок глаз, но ее внешность менее экзотичная. На ней простая черная футболка, плотно обтягивающая грудь, и джинсы, колени которых словно подрали ножовкой. Черные очки в квадратной оправе на вздернутом носу и ярко-розовая прядь в светлых волосах делают ее юной идеалисткой, которая готова целый день стоять с табличкой на акции протеста в кампусе.

Элли встает, а затем опускается передо мной в идеальном реверансе.

– Большая честь встретится с вами, принц Николас, – улыбается она.

– Ты практиковалась? – спрашиваю я. – У тебя отлично получилось.

Она пожимает плечами.

– Может быть.

Высокий темнокожий официант подходит к нам.

– Мы не были официально представлены. Я – Мартин.

И он тоже делает реверанс.

Когда он поднимается, я протягиваю руку.

– Рад познакомиться, Мартин.

Он с энтузиазмом принимает рукопожатие.

– Еще я хотел бы поблагодарить вас за все те часы удовольствия, что вы мне подарили… вы были моей тайной фантазией в течение многих лет.

И его пристальный взгляд скользит по мне. Не оскорбительно, а будто парень хочет отложить каждый миг этого мгновения в своей памяти. На «пото́м».

– Оу… пожалуйста?

Мартин жестом показывает на стул.

– Я посижу здесь. И буду вами любоваться.

Подмигнув, он усаживается и пристально на меня смотрит.

Интересно, как долго он сможет продолжать так таращиться, даже не моргая?

Элли складывает руки перед собой.

– Мы должны поговорить. Узнать друг друга… Prid Cocoa, Clarice.

Я хохотнул. Все-таки очарование – исключительная черта семьи Хэммонд.

– Ты имела в виду quid pro quo? С латыни переводится как «нечто за нечто».

Она с разочарованием качает головой.

– Это был тест на претенциозность. И ты его провалил.

– Черт.

– Кто вообще говорит на латыни?

– Я говорю. А еще на французском, испанском и итальянском.

Ее брови приподнимаются.

– Впечатляет.

– Мой учитель обрадовался бы, услышь эти слова. Он был придурком, который восхищался красотой языка, но ненавидел говорить с людьми. Я делал его особенно несчастным, потому как был несговорчивым учеником.

Элли садится за стол.

– Плохим парнем, да?

Я пожимаю плечам, садясь напротив нее.

– Было дело.

И вдруг ситуация становится слишком знакомой – как на интервью.

– Тебя наказывали, если ты плохо себя вел, или попадало твоему мальчику для битья?

А она провела исследования. Мальчиков для битья использовали раньше, когда в моде были телесные наказания, а принцы считались святыми. Поэтому невезучий паренек (чаще всего из бедной семьи) выбирался компаньоном принца, чтобы получать наказания. Смысл заключался в том, что принц должен был чувствовать себя виноватым, смотря, как невиновного мальчика бьют вместо него.

Очевидно, предки ничего не знали о детях.

– Мальчик для битья? – Мартин вскакивает с поднятой рукой. – Я доброволец!

Я смеюсь.

– Мальчиков для битья не используют уже несколько сотен лет. Да и сколько мне, по-вашему?

– Тебе будет двадцать восемь двадцатого октября, – отвечает Элли.

М-да, а она времени зря не теряла.

– Итак, – начинает Элли, откинувшись на спинку стула, – каковы же твои намерения в отношении моей сестры, принц Николас?

Если бы она только знала.

– Я хочу проводить время с Оливией. Познакомиться с ней.

Очень близко.

– У меня хорошие намерения, честное слово.

Очень хорошие. Оргазмические. Множественные.

Невинные глаза Элли сужаются, словно она сканирует мои ответы на виртуальном детекторе лжи.

– Ты, возможно, знаешь много богатеев и знаменитых людей. Лив – хороший человек. Лучший. Она всеми силами пытается спасти это место ради меня и папы. И она заслуживает немного повеселиться, закрутив роман с плохишом-принцем, который может грязно ругнуться на пяти языках. Надеюсь, ты ее не разочаруешь.