Большая книга ужасов – 91 - Елена Арсеньева

Ну ладно, хватит время тянуть. Надо начинать читать!

И я начал.

Дорогой Сашенька, дорогой мой правнук! Еще шестнадцать лет назад я знала, что ты окажешься здесь и прочтешь это письмо. Только ты сможешь разрушить страшный мир Древа зла.

Твоей маме я сказала, что Древолаз дал мне кое-какие обещания, но не сказала, какие именно и что заплатить ему я должна была вечными мучениями и твоим подвигом. Иначе она ни за что не отправила бы тебя сюда: она будет уверена, что ты опустишь письмо в ящик и вернешься. А Древолаз не сомневается, что заманит тебя в ловушку и ты останешься здесь навсегда. Однако я уверена, что смогу указать тебе путь к спасению – твоему и всех тех, кто мучается здесь в плену у Древа зла.

Но сначала ты должен прочесть мое письмо. Хотя я постараюсь быть краткой, насколько это возможно, все равно придется рассказать об очень многом.

Начало этой истории уходит корнями в 1943 год. Тогда в трех километрах от Ведемы находился лагерь военнопленных гитлеровцев. Они разрабатывали глиняный карьер. Работы велись поблизости от старого кладбища, что лежит между Ельней и Ведемой.

Мой отец, Алексей Васильевич Ясенев, до войны преподавал в здешней школе немецкий язык. На фронте он был артиллеристом, но после тяжелого ранения вернулся домой с наградой и поступил служить переводчиком в канцелярию лагеря.

Он никогда не говорил о наших далеких предках, среди которых была самая настоящая ведьма, но в деревне об этом украдкой болтали. Я никаких-таких слухов знать не хотела.

Никогда не забуду тот страшный день 43-го года. У нас в школе только окончились уроки, когда со стороны карьера раздалась беспорядочная пальба, а потом глухой звук взрыва. Похоже было, что-то тяжело ухнуло в глубину земли.

Сельчане, конечно, кинулись к карьеру через лес, ближней дорогой. Мы, школьники, тоже. Однако на полпути всех вдруг объял необъяснимый ужас. Казалось, что деревья вот-вот сомкнутся, рухнут на нас и раздавят! В эту минуту я увидела отца и еще двоих солдат – охранников карьера. Они брели к нам навстречу и казались безумными – искаженные лица, нелепые жесты, бессвязные и мучительные вопли. Я с трудом узнала отца – только по его старой военной форме. Мы бросились поддержать их, помочь им, однако напрасно. Сначала упал замертво один из охранников, потом второй. Мой отец продержался дольше остальных. Его удалось довести до медпункта… Врач делал ему какие-то уколы, и все это время отец пытался рассказать, что произошло. Его слова были похожи на бред безумца… Наконец отец не выдержал ужаса тех картин, которые стояли перед его глазами: сердце разорвалось. Но перед смертью он вроде бы окликнул меня: «Агния!», потом пробормотал: «Салюс…» Тогда я ничего не поняла, потом и вовсе забыла эти слова. Должно было пройти больше шестидесяти лет, прежде чем я их вспомнила и сообразила, что они значили.

Я поднял голову, нахмурился. Салюс? Было что-то знакомое в этом слове. Казалось, я уже слышал его раньше… а может, и нет.

Минуты две я напрасно пытался пробудить свою память, потом махнул рукой на это дело и продолжил читать письмо своей прабабки.

Вот что я успела узнать из предсмертного рассказа отца.

Один из пленных гитлеровцев вдруг начал кататься по земле, корчась так, словно что-то разрывало его изнутри. Это был Маркус Буш, который постоянно жаловался на изжогу и был завсегдатаем лагерного медпункта, где ему давали раствор соды. Можно было подумать, что у него начался обычный приступ. Но Буш вскочил и кинулся на одного из охранников, замахнувшись киркой. Словно по сигналу, остальные пленные тоже бросились на охранников.

Мой отец находился на краю котлована. Он выстрелил и попал Бушу в живот. Тот упал на спину – и внезапно его внутренности вывалились из раны и словно расползлись по земле! Казалось, это клубок змей, которые поднимались на хвосты и качали головами. Однако вместо змеиных голов у них были ветки деревьев… Одна из «змей» обернулась и задушила Буша. Остальные начали ввинчиваться в глину с такой невероятной силой, что стены карьера рухнули, увлекая за собой охранников, стоящих на краях обрыва, и в конце концов тонны породы закрыли карьер. Исчезли и убитые люди, и страшные корни-змеи.

Мой отец и еще двое каким-то чудом успели отскочить и остались в живых – правда, ненадолго…

Прошло время. Лагерь закрыли, карьер больше не разрабатывали. С меня и доктора – то есть с тех, кто слышал рассказ моего отца, – взяли подписку о неразглашении. Началось расследование. Подробностей никому не сообщали, и только спустя много лет после войны кое-что стало мне известно.

К тому времени я окончила педагогический техникум, потом институт, стала работать в школе в Ведеме и вышла замуж за Владимира Лесникова. Это был сын того самого врача, о котором я уже упоминала. И Владимир, и наш сын Дмитрий тоже стали врачами. В свое время Дима женился на хорошей девушке, у них родился сын Василий. Все шло прекрасно, но однажды машина, в которой находились Дима и его жена, на лесной дороге потеряла управление, врезалась в дерево и взорвалась. Нас с мужем после такого страшного горя спасло то, что мы воспитывали и растили внука.

Вася был еще школьником, когда его деда, моего мужа Владимира, придавило в лесу упавшим деревом. Он умирал у меня на руках и в последние минуты жизни поведал, какую тайну много лет назад открыл ему отец, доктор Лесников.

В тот далекий день, когда произошла трагедия в карьере, Маркус Буш, придя в медпункт за содой, признался, что желудок у него так сильно болит потому, что там находится каучуковая[6] ампула с каким-то веществом. Буш проглотил ее по приказу начальника секретного отряда химических войск вермахта. В тот день отряд был разгромлен нашими войсками, все погибли, кроме Буша, но, умирая от ран, начальник отдал Бушу последний приказ.

Буш назвал его имя. Это был знаменитый разработчик биологического оружия Вотан Панкрац Баум. Гений-самоучка, который хвалился тем, что не окончил даже школу, провалился на экзаменах в университет, почти не знал латыни и даже элементам периодической системы Менделеева давал только немецкие названия. И все-таки Баум был гениален! Он изобрел некое средство массового поражения войск противника, названное им по-немецки «grünes Übel», «грюнес юбель» – «зеленое зло». Однако Маркус Буш, бывший студент-медик, именовал вещество по-латыни: «Viride malum», «вириде малум»[7].

Первые опыты с этим веществом он пытался провести в