Роль любимой женщины - Евгения Михайлова

И потом он смотрел в окно, как идет к машине высокая, стройная женщина в собольей шубе в пол, как подводят ее ослабевшие ноги, как дрожат руки, которыми она не сразу смогла открыть машину. Тяжело ей будет дождаться его звонка. Она тоже из тех, которые не любят себе ни в чем отказывать. Эта мысль наполняет тело Дмитрия теплом, уютом и покоем. Это значит, все на местах.

Он глотнул виски, лег в еще не остывшую от ласк постель и даже успел помечтать. О чем-то таком… Чего он еще не купил и что было бы совсем для души.

Воздух застыл вокруг Алены. Она вдруг стала непреодолимым препятствием, олицетворением упорного протеста и в работе, и в расследовании. Она больше ничего этого не хотела. Актриса, для которой ставили фильм-эксперимент, утратила к нему интерес. Жертва преступлений отказывалась сотрудничать со следователями. Возлюбленная, ради которой Алексей поломал все в своей судьбе, перестала даже искать отговорки для своей тайны. И всем было очевидно: дело уже не в амнезии, все наоборот. Алена не хочет пускать других людей в свое прошлое. Ее испугало вторжение Масленникова. Она увидела больше, чем собиралась. И вывод был на поверхности. Они все к чему-то приблизились. Ей это понятно более чем кому бы то ни было. И Алена решила закрыть дверь в свою судьбу. Ей важнее неприкосновенность, чем результат. Даже если речь идет о ее жизни. Такое жестокое решение приняла нежная Алена. И почти убила этим решением Алексея. Это оказалось самым большим потрясением для него. Он никак к этому не подготовился. Где же их прочная, уникальная, упоительная связь? О какой риф она разбилась?

— Алена испугалась чего-то очень конкретного, — объяснил ему Сергей. — В том, что она вспомнила, может быть и мотив и убийца. Трудно даже предположить, из-за каких обстоятельств Алена все это решила скрывать. Это очень серьезно — то, что она вспомнила или поняла. Алена готова отказаться от работы. Она больше не больна. Так сказал Масленников. Он видит что-то совсем другое в ее просьбе продлить ее отпуск.

— Что же делать? — беспомощно спросил Алексей. — Я готов пойти ей навстречу. Я готов вас просить, даже умолять все прекратить. Боюсь лишь одного: даже если мы перестанем требовать от нее какой-то помощи, это уже ничего не изменит. Она не будет доверять даже мне. А с этим жить невозможно.

— Хорошо, что ты сам это сказал, — кивнул Сергей. — Решение Алены не просто не изменит объективности, оно — опасность само по себе. Алена не пожалуется ни в каком случае. У меня к тебе наше коллективное предложение. До сих пор Масленников работал с Аленой с ее согласия. Но есть варианты. Ты меня понимаешь?

— Ни в коем случае. Против воли Алены мы не будем вторгаться в ее тайны.

— Даже если это связано с сохранением ее жизни? Ведь вопрос ставится именно так.

— Что вы предлагаете?

— Это вопрос Масленникова. Да, для начала — это обман. Не знаю, как технически. Но мы должны узнать, в чем дело.

— Я не смогу в этом участвовать.

— Ты точно не сможешь. Тебе не нужно съездить в командировку, к примеру? Дело еще в том, что твое присутствие, возможно, связывает Алену сильнее всего.

— Вы ничего от меня не скроете?

— Ничего. Придется тебе поверить. Мы ведь не просто сотрудничаем. Мы с тобой друзья.

— Хорошо. У меня такая идея. Она возникла еще до этого разговора. Дело в том, что уже все готово для поездки Тани и Марии Петровых в американскую клинику. Я договорился и насчет сопровождения. И дело даже не в том, что мне нужно уехать, просто я вдруг очень захотел отвезти эту девочку сам. Она похожа на мою дочку. Мария показала мне ее фотографии до несчастья.

— Отличное решение. Ты будешь при нужном деле. Я на самом деле тебе очень благодарен за то, что ты делаешь для этого ребенка.

— Не говори ерунды. Мне сказать Алене правду?

— Конечно. Когда вы поедете?

— Можем через три дня.

— Ну и с Богом. Масленников подготовится. Я надеюсь, что все у нас получится.

— А я на всякий случай ни на что не надеюсь. Я просто постараюсь дотерпеть до конца кошмара.

Алена, узнав о поездке Алексея в американскую клинику с изувеченным ребенком, и расстроилась, и растрогалась, и стала страстно желать удачи. Она попросила у Алексея телефон Марии, позвонила, узнала размеры девочки и мамы и занялась подготовкой их гардероба на разные ситуации. Дело настолько ее увлекло, что она наконец сумела оттеснить на второй план все свои терзания, воспоминания, догадки, свою вину перед всеми. Свою огромную вину перед Алексеем и вдруг охватившую душу тоску по Александру. Тоску-печаль, победившую даже страх перед любой опасностью. Если Александр — мститель, если он до сих пор не может смириться с ее потерей, если он не хочет, чтобы она жила возлюбленной другого мужчины, — может, пусть все будет как будет. Даже если этот сумасшедший и красивый человек отомстит только ей. Именно ей. Ведь все на то и похоже. То, что с ней сейчас происходит, говорит о том, что морально он давно ее победил. Но ему ее признания будет недостаточно. Он ведь из тех, кто выносит приговоры. Или ей, или себе. Или обоим. Так казалось Алене в ее потерянности и смятении. Ей было ясно одно: если Александр помнит ее, если имеет отношение к убийству Валентина, — сопротивление не имеет смысла. И она не хочет сопротивляться. Она тогда оставила его одного в аду, с обугленной душой, с испепеленным сердцем. А ведь он жив, раз не было другой информации. Раз он пришел в ее сны таким наваждением.

Они с Алексеем вновь, как раньше, проводили вместе дни и ночи. Эти оставшиеся до его отъезда дни и ночи. Они наполнили их такой концентрацией нежности, что сердца просто заходились в томительном отсчете времени, как перед долгим расставанием. Алексей понимал, что теперь уже никак не может отказаться от поездки. А так хотелось. Так хотелось не прерывать это возвращенное объятие, этот разговор тел и душ — без слов, без объяснений, без прошлого и будущего. Без преград. И только одно причиняло боль. Горячая нежность Алены, казалось, растопила ее страсть. Она не была такой пылкой и ненасытной, как раньше. Она просто тонула в их родстве и не хотела всплывать на поверхность. Где ветры, где взгляды, где, быть может, чья-то жестокая, чужая страсть пришла по ее душу.

После отъезда Алексея Алена потерянно бродила по квартире, много плакала, призывала свою предательницу — амнезию, жаждала просто отупения. Ей несколько раз звонил Масленников, она отвечала будничным голосом домохозяйки:

— У меня все нормально, Александр Васильевич. Сплю, ем, отдыхаю. И, пока Леши нет, стараюсь сделать какие-то домашние дела. Конечно, я вам позвоню, как только что-то еще вспомню. Другие люди из снов? Да, конечно. Мы попробуем. Но только не сейчас. Я очень устала. Вы меня, конечно, поймете.

На второй день, ближе к сумеркам, Алена выглянула в окно, увидела бледный осколок месяца на еще светлом небе — и заметалась. Ей стало опять физически страшно. Одиночество сковало руки и ноги, ослепило глаза. И тут раздался звонок в дверь. Она открыла, готовая ко всему. А это оказался Масленников. И Алена от облегчения просто упала ему на грудь. Так легко оказалось осуществить заговор против Алены. Ради нее самой.